Гражданская война. Генеральная репетиция демократии - Алексей Щербаков

Но в реальности все было не так. Совсем не так.

Казаки были не только родом войск, но и сословием — хотя оба эти понятия неразрывно связаны. Я не собираюсь тут писать о славной истории казачества. Достаточно сказать, что за свою службу они получали землю — за обязательную службу в армии. Поголовно. Для сравнения: раньше крестьяне давали в армию рекрутов по жребию, одного на 25 человек. Остальные не служили. Но с введением в 1871 году всеобщей воинской повинности различие стало сглаживаться — а противоречия обострялись.

Правда, и после 1871 года отличие все-таки было. Обычному призывнику, как и теперь, все необходимое снаряжение выдавали на месте службы. А вот казак должен был иметь свое — включая коня, а хороший конь стоил немало. Выдавали казакам разве что оружие. Неимущих (а были и такие, например сироты) снаряжали за общественный счет.

В областях казачьих войск сложилась такая ситуация. Были казаки и были «иногородние» (далее я стану этот термин писать без кавычек) — те, кто приехал в казачьи области из других мест. И пускай его предки обосновались тут несколько поколений назад — иногородние были людьми даже не второго, а вообще непонятно какого сорта. Владеть землей могли только казаки[58]. У них было местное самоуправление, у иногородних — нет. Да и вообще казаки относились к «мужикам» с нескрываемым презрением.

Между тем иногородних было очень много. На Дону, по данным генерала А. И. Деникина, их количество составляло 49 %. Разумеется, этим людям очень не нравилось свое положение, так что большевики для них вполне подходили.

«Рознь между казачьим и иногородним населением приняла еще более острые формы: наверху, в представительных учреждениях, она проявлялась непрекращавшейся политической борьбой, внизу, в станицах — народной смутой, расчищавшей путь большевизму. Казачьи социалисты не учли соотношения сил. Против Рады[59]и правительства встало не только иногороднее население, но и фронтовое казачество; эти элементы обладали явным численным перевесом, а главное, большим дерзанием и буйной натурой. Большевизм пришел в массу иногородних, найдя в различных слоях их такую же почву, как и везде в России, осложненную вдобавок чувством острого недовольства против земельных и политических привилегий господствующего класса — казачества».

(А. И. Деникин)

А казакам жизнь в общем нравилась. Кроме войны, конечно. Но как бы то ни было, уже 26 ноября атаман Войска Донского, генерал от кавалерии[60]А. М. Каледин заявил, что Петрограду не подчиняется, и вся власть на Дону принадлежит «Войсковому правительству». Впрочем, и до этого было известно, что Каледин без всякого восторга относится к тому, что происходит в Петрограде (к Временному правительству — тоже).

На Дон стали стекаться противники большевиков. 2 ноября 1917 года в Новочеркасск прибыл генерал Алексеев, который начал собирать вокруг себя офицеров, составивших впоследствии ядро Добровольческой армии. Сюда же несколько позже прибыли бежавшие из заключения генералы Корнилов и Деникин. В общем, начала складываться альтернатива большевикам. Алексеев и Корнилов объявили запись добровольцев в Доброармию.

Но дело шло не очень. Как вспоминает Р. Гуль, впоследствии ставший участником «ледяного похода»:

«Меня поражает крайняя малочисленность добровольцев. Новочеркасск полон военными разных форм и родов оружия, а здесь, в строю армии, — горсточка молодых, самих армейских офицеров».

И в самом деле: уехавших из столиц офицеров и генералов было — не протолкнуться, но большинство, видимо, просто собирались отсидеться подальше от большевиков и переждать события.

Каледин дураком не был. Он прекрасно понимал, что половина населения поддержит большевиков по определению — благодаря «Декрету о земле».

И ведь лишняя-то земля у казаков была! Так называемые войсковые земли, которые держали про запас. Вспомним роман Шолохова «Поднятая целина» — там ведь станичники поднимают целину и в прямом смысле.

Поэтому, чтобы наделить землей иногородних, ни от кого не требовалось ее отнимать. Каледин активно продавливал идею передачи иногородним трех миллионов десятин (гектаров) земли и заодно облегчения для них права вступления в казаки — то есть, пытался сплотить население против большевиков.

Однако ничего толкового из этого не вышло. Фактов передачи земли иногородним не известно. Дело в том, что эти в общем мудрые решения были даны на откуп вниз — ведь у казаков имелось самоуправление. А там… То ли лень оказалось эти вопросы решать, то ли было «не любо» — не хотели казаки, чтобы мужики сравнялись с ними. В общем, станичники получили себе непримиримых врагов на собственной земле. Вот чем аукается излишняя жадность.

Тем временем Каледин начал войну. 25 декабря казачьи части захватили Ростов. Мне не очень понятно, из кого состояли эти части — из тех, кто сбежал с рухнувшего благодаря Декрету о мире фронта? Но это и не очень важно. Недаром даже не испытывавший никакой любви к большевикам генерал Деникин назвал эти действия авантюрой.

Так оно и вышло. Красногвардейские отряды окружили область Войска Донского со всех сторон. Иногда казаки им крепко давали по голове, но в общем-то воевать станичники не хотели. Видимо, полагали так: пусть они там в Питере делают, что хотят, нас это не волнует. А у себя дома мы разберемся.

«Подъезжая к Хопрам, мы застали такой митинг. Казаков пробует уговорить новый начальник участка генерал Черепов, но бесполезно: казаки решили расходиться по домам. Пробует уговорить их и священник станицы Гниловской с распятьем на груди. Он поднимал казаков, ходил с ними в бой, но теперь его не слушают. "Чего нам говорить!" — "Сами знаем, что делать!" — "Идем по домам!" — "Нет, где этот начальник наш, туды его мать? Где он, мать его… Убежал, сволочь!"»

(Р. Гуль)

И чем это отличалось от таких же митингов краногвардейцев?

…Добровольческая армия дралась несколько лучше. Бежавшим сюда офицерам терять было нечего и бежать больше некуда. Именно тогда возникли вошедшие в легенду офицерские полки.

Выглядело это примерно так:

«Спрыгиваю с лошади, вхожу в вагон. "Вам кого?" — спрашивает офицер в красивой бекеше и выходных сапогах. "Генерала Деникина, с донесением". — "Сейчас…" Выходит Деникин. В зеленой бекеше, папахе, черные брови сжаты, лицо озабочено, подает руку… "Здравствуйте, с донесением?" — "Так точно, Ваше Превосходительство"».

Повторяю донесение… "Полковник С. приказал спросить, не будет ли подкрепления и не будет ли новых приказаний?"

Лицо Деникина еще суровее. "Подкреплений не будет", — отрезает он.