Времена цвергов - Далия Трускиновская

Подростки уже поняли, что нужно убегать молча. Им удалось нагнать старших, путь которых передавался их ногам через корни трав, но все их силы ушли на этот бег. Они тяжело дышали, еле держались на ногах и смотрели на Верриберда умоляюще: не бросай нас, мы виноваты, но не бросай!

– Придется возвращаться в Гофленд, – сказал Санниберд. – Здесь нам жить не позволят.

– Теперь мы в этом уверены, – подтвердил Верриберд. – Но уйти мы можем только ночью. У людей нет ночного зрения, а нам оно досталось от предков.

Это было то немногое из наследства предков, что оказалось поделено между белыми и темными альвами; в полной темноте белые были бессильны, но ведь ночной мрак в лесах никогда не бывает безупречно черным.

Они уселись на поваленном бурей дереве, и Санниберд осмотрел раны подростков. Потом он нашел подходящие для врачевания травы, вложил их в раны, а раны заклеил молодыми листками подорожника.

– Лучше бы им полежать дня два или три, пока листья срастутся с кожей, – сказал он. – Пища у нас есть, дадим им прийти в себя.

Верриберд молча согласился.

Но это мудрое решение оказалось бесполезным. Люди послали за подмогой и стали прочесывать лес, идя рваной цепью и держа стрелы на тетиве. Белые альвы, услышав шаги, ускользнули, но понимали – нужно что-то изобрести.

Они не были мастерами по части хитростей, но без хитрости уже не могли обойтись.

Умная мысль пришла, когда они вышли на опушку.

– Глядите, стойбище бегунов! – сказал Санниберд. – Вот кто нам поможет.

У белых альвов до их исхода из Артейских лесов были хорошие отношения с бегунами: они друг другу не мешали. Бывало, что городской лекарь нанимал бегуна, чтобы принести нужные травы, бывало, что бегуны нуждались в целителе.

Они рыли круглые землянки, над которыми ставили шатры из тонких стволов и сверху покрывали их еловыми лапами. Жилище получалось просторнее и удобнее, чем шалаши белых альвов, посреди землянки бегуны делали из камней очаги, дым уходил вверх, в нарочно оставленное отверстие. На очагах они готовили себе пищу. Белые альвы иногда пробовали горячую еду, но она им не нравилась.

Они вошли в крайнюю землянку и обрадовались – старый бегун, сидевший там и мастеривший сеть для рыбной ловли, был им знаком.

Он был в серых штанах, к которым сзади был пришит тряпичный хвост, а на шее у него было ожерелье из деревянных палочек в виде звериных клыков. Это означало – бегун с каждым годом все ближе к образу волка, которым он непременно станет после смерти.

– Где твои? – спросил Верриберд.

– Их горожане позвали на охоту.

– Хочешь заработать немного?

– Хочу, конечно! – обрадовался бегун.

– Диоберд, доставай монеты, – приказал подростку Санниберд.

Мохнатая серо-рыжая борода, покрывавшая лицо бегуна почти от глаз до самой шеи, скрыла легкую гримаску – старик думал, что дадут больше.

– Вот эти наши дети побудут у тебя, – сказал Верриберд. – Мы скоро придем за ними. Спрячь их. Люди не должны их увидеть, понимаешь?

– Как не понять. А верно ли, что белые альвы научились пить детскую кровь? – спросил любознательный бегун.

– Нет, конечно. Мы пьем только воду и земные соки, – ответил ему Санниберд. И, строго сказав подросткам и Энниберду, чтобы не высовывались из землянки, белые альвы молча вышли на опушку.

Они задумали то, чего никогда раньше не делали: показавшись людям, увести их прочь, подальше от стойбища бегунов, сделать большой круг и вернуться за детьми. Они были уверены в своей быстроте и ловкости. А потом – потом в Гофленд…

И там уже решать, можно ли остаться в Гофлендских лесах или идти дальше, к Дерренбергу.

Белые альвы быстрее людей, их прыжок вдвое, а то и втрое выше и длиннее человеческого. И по выносливости даже лучший охотник не сравнится с альвом. Верриберд и Санниберд долго морочили головы погоне, то показываясь на миг, то исчезая, они пересвистывались и уводили людей все глубже и глубже в лес. Если бы люди догадались пустить по следу бегунов, белым альвам пришлось бы туго. Но бегуны просты и плохо поддаются обучению, они не умеют метко стрелять из луков – у тех, кто хотя бы пробует научиться, обычно не хватает терпения.

Наконец на вторые сутки, когда люди уже просто повалились в траву и мох от усталости, белые альвы побежали к стойбищу бегунов. Им было весело – они обманули погоню. И им не хотелось думать, что будет, когда они вернутся в Гофленд.

Возле стойбища они натолкнулись на целую процессию, довольно странную на вид: молодые бегуны несли длинные свертки, а сзади рысцой бежали их отцы с лопатами.

– Легкого вам бега, что вы задумали? – спросил, заступая им дорогу, Санниберд.

Быстрого ответа он не получил. Бегуны остановились, вперед вышли старшие, но говорить не хотели, только переглядывались и подталкивали друг дружку локтями.

Санниберд знал, что бегуны не умеют врать; пытаются порой, но это – как вранье малых детей, и альвы, что темные, что белые, легко выясняют правду.

– Что вы такое несете? Это похоже на завернутые в холстины тела, – сказал он. – Хотите их похоронить?

– У бегунов нет обычая хоронить в земле покойников, они кладут тела на плоты и спускают вниз по Неринне или иной реке. Ну-ка, показывайте, что у вас там! – крикнул Верриберд.

– Не твое дело, – ответили ему. – Несем и несем, что хотим – то и закапываем.

Белые альвы редко теряют самообладание, их спокойствие и миролюбие всем известны. Но Верриберд словно свалился с высот спокойствия в бездну безумия. Его нюх белого альва внезапно обострился – этот нюх к живому бился о грязную холстину самого короткого свертка и не находил живого. Верриберд напал на бегунов, ударил одного, другого, они от неожиданности выронили сверток, холстина развернулась.

Маленький Энниберд был мертв.

Верриберд зарычал. Он уже понял, что двое подростков тоже мертвы, что бегуны не почести покойным хотят оказать, а спрятать тела в земле от белых альвов.

Рык этот был страшен. Бегуны попятились. Не только они – Санниберд тоже испугался.

Потом Верриберд вдруг осознал, что задыхается, и остановился. Ноги сами унесли его прочь от стойбища, сколько хватало сил. И он не понимал, зачем понадобился этот стремительный, на пределе сил, бег. Ноги сделали все, что могли, и отказались служить. Он сел на траву.

Там его и нашел Санниберд.

– Они продали детей за эти тусклые кругляши, – сказал белый альв. – Я им сказал: как же так, мы ведь заплатили, чтобы вы спрятали детей. Они ответили: но люди заплатили больше! Верриберд, какая-то сила лишила их последнего соображения. Они с гордостью это сказали! Они горды тем, что поступили разумно и предпочли тех, кто заплатил больше. И один бегун даже так сказал: вот вы все говорите, будто мы слабы рассудком, а мы сильны, мы сумели хорошо продать детей. Когда люди пришли и стали спрашивать о белых альвах, сказал он, мы сперва молчали, но потом они назначили цену, а это – цена трех дней бега с грузом отсюда до Нолльдорна. А вы, так сказал он, дали цену одного дня бега с грузом. Что будем делать, Верриберд?