Неупокоенные - Джон Коннолли

Бобби вытер салфеткой руки, и мы поздоровались.

— Есть будешь? — спросил он.

— Не-а. Через часок-другой на обед иду. Званый.

— В какое-нибудь фешенебельное место?

— Дом Джоэла Хармона.

О’Рурк присвистнул:

— Впечатляет. Значит, будем читать о тебе в колонках светской хроники.

Поговорили немного о ждущем своей публикации годовом отчете отдела. Все как обычно, жалобы в основном о применении силы и действии полицейских транспортных средств. И жалобщики примерно те же самые: в основном молодые мужчины, а под применением силы подразумевается в основном пресечение драк. При этом копы для подавления дерущихся использовали только руки, а контингент драчунов был в основном белый и до тридцати лет, то есть граждане старших возрастных групп и игроки «Гарлем глобтроттерс» кутузку миновали. И дольше, чем на двое суток, никто из жалобщиков там не засиживался. В целом для отдела служебных расследований этот год выдался сравнительно неплохим. Тем временем у полиции Портленда появился новый шеф. Старый в начале года сдал полномочия, и городской совет взялся рассматривать двоих кандидатов — один белый и местный, второй черный и с юга. Проголосуй совет за южанина, это как пить дать ознаменовалось бы удвоением темнокожего полицейского состава, поэтому остановились на выходце из местных. Решение неплохое, хотя лидеры некоторых меньшинств до сих пор выражали недовольство. Тем временем прежний шеф думал податься в губернаторы.

О’Рурк, прихлебывая светлый «биттер», доел свой гамбургер. Парень он подтянутый, в хорошей форме, на которой не сказывались никакие гамбургеры с пивом, со всеми их калориями.

— Итак, Дэниел Клэй, — обозначил он переход к теме.

— Ты его помнишь?

— Само дело помню, а что подзабыл, освежил, прежде чем идти сюда. Клэя до исчезновения видел только два раза, так что здесь сведения мои ограничены.

— Как он тебе показался в целом?

— Произошедшее его, похоже, действительно глубоко потрясло. Он был просто в шоке. А на своих подопечных ссылался как на «ребятишек». В расследовании мы участвовали вместе с полицией штата, шерифами, местными копами, социальными службами. Остальное ты, наверное, уже знаешь: за истекший период времени всплыл ряд сопоставимых соответствий в других делах, и ряд тех дел можно вывести обратно к Клэю.

— Ты считаешь совпадением, что Клэй работал с теми детьми?

— Нет ничего, что говорило бы об обратном. Некоторые из детей были особенно уязвимы. Их насильничали уже до того, и большинство из них находилось на самых ранних стадиях терапии и реабилитации. Они еще не выговорились и о первых случаях насилия, а тут начинались следующие.

— До поимки дело хоть раз доходило?

— Нет. Вот, скажем, девочка тринадцати лет: в три часа ночи нашли ее блуждающей в поле у Скоухегана. Босая, в крови, одежда вся изорвана, белья нет. Состояние, близкое к истерике, бормотала что-то невнятное насчет каких-то людей и птиц. Полная дезориентация — не помнила, ни где ее удерживали, ни с какого направления она пришла, но четко помнила детали: трое человек, все в масках, насиловали ее по очереди в какой-то пустой, без мебели, комнате в доме. Взяли образцы ДНК — сплошная мешанина. Установить удалось лишь пару образцов, но таких в базе данных не оказалось. С год назад попробовали заново поднять одно тупиковое дело, но опять по нулям. В общем, хвастаться нечем. Могли бы, наверное, и лучше, но не знаем как.

— А что с детьми?

— Я их всех не отслеживал. Некоторые снова всплыли на радаре: были безбашенными в детстве, безбашенными остались и во взрослом возрасте. Мне всегда становится их жалко, когда я опять вижу их имена. Какой у них, к черту, по жизни шанс после того, как с ними сызмальства сотворили такое?

— А Клэй?

— А Клэй пропал в буквальном смысле. Нам позвонила его дочь; сказала, что беспокоится, что его уже два дня не было дома. Машину его нашли за Джекманом, у канадской границы. Мы решили, он бежит от юридической ответственности, а затем подумали: чего ради, ведь ему ничего не грозит, кроме разве что стыда. Больше его так никто и не видел.

Я откинулся на стуле. Ума у меня с момента, как я сел, особо не прибавилось.

— Извини. — О’Рурк почувствовал мою разочарованность. — Ты, наверное, как пить дать на откровение рассчитывал.

— Угу, слепящий лучик истины.

— А к чему тебе это все?

— Меня наняла дочка Клэя. Кто-то стал живо интересоваться ее отцом, а ее от этого коробит. Ты никогда не слышал о таком Фрэнке Меррике?

Оп-ля. Произошло включение: лицо О’Рурка воссияло, как салют в День независимости.

— Фрэнк Меррик? — играя глазами, сказал он. — Как же, как же. Знаю я про этого Фрэнка. Фатальный Франк, как его называли. Это он, что ли, трясет дочь Клэя?

Я кивнул.

— А что, по-своему логично, — заметил О’Рурк.

Я спросил, в чем логика.

— Потому что дочка Меррика тоже была пациенткой Дэниела Клэя, да еще и пропала таким же образом, как и он. Люси Меррик, так ее звали.

— Тоже исчезла?

— Объявлена в розыск через два дня после Клэя, только, судя по всему, отсутствовала уже до этого. Приемные родители у нее были зверье. А социальным работникам говорили, что она постоянно сбегает и их уже притомило хватать ее всякий раз за задницу. Помнили они единственно, что в последний раз видели ее четыре или пять дней назад. Ей тогда было четырнадцать. Понятно, что оторва еще та, но, знаешь, все-таки ребенок. Шел разговор о том, чтобы возбудить против приемных родителей дело, но на этом все и кончилось.

— А где был Меррик, когда все это происходило?

— В тюрьме. Фрэнк Меррик вообще интересный типаж, скажу я тебе. — О’Рурк ослабил галстук. — А ну-ка, давай еще одно пиво, — затребовал он. — А еще лучше, если себе тоже возьмешь. История того стоит.

Фрэнк Меррик был киллером.

От частого употребления это слово нынче так затерлось и девальвировалось, что любой шпанец с ножиком, переступивший грань и пришивший в баре своего собутыльника из-за какой-нибудь смазливой юбчонки, каждый безработный доходяга, которому моча ударила в голову взять приступом винную лавку, а затем пристрелить такого же, как он, бедолагу, что стоит за прилавком за семь долларов в час, — из паники ли, со скуки или просто оттого, что в руке пистолет и вроде как стремно его не опробовать, — все как один получают ярлык «киллера». В газетах это слово пестрит для раскрутки тиражей, в судах — для наматывания сроков, в тюрьмах — для создания репутации, чтобы не довязывались и не домогались сокамерники. Но все это на самом деле пустозвонство. Убийство кого-то не делает тебя киллером, во всяком случае в мире, по которому шествовал Фрэнк Меррик. Это не что-то разовое, по случайности или по умыслу. И даже не выбор стиля жизни, вроде вегетарианства или нигилизма. Это нечто, сидящее в твоих клетках, выжидающее момента пробуждения, откровения. В таком смысле киллером можно быть уже до того, как ты отнял первую жизнь. Это нераздельная часть твоей натуры, которая со временем себя проявит. Нужен только катализатор.