Голгофа XXI - Елизавета Ельская

— Дай-ка взгляну, что у тебя с головой.

Святослав осторожно ощупал ее затылок и, раздвигая волосы, посмотрел, нет ли крови. Крови не было.

«Точно рассчитал, гад! — подумал Святослав. — Если б он ударил сильнее, это было бы не похоже на несчастный случай; непохоже, что она сама упала и ударилась головой».

— На вид ничего страшного, — утешающе сказал он. — Сильно болит?

— Терпимо. Достань из аптечки авельгин.

Пока она принимала лекарство, Святослав размышлял над тем, кто напал на нее.

«Они все были поблизости… Все, кого я подозреваю: Симон, Матфей, Фаддей и даже Иоанн. Правда, Иоанн ушел из зала позже и не знал, где она находится, но это нетрудно было выяснить. Достаточно заглянуть в комнату — ее куртка и рюкзак лежат на виду. А Симон — почему он так быстро очутился в коридоре? Будто стоял под дверью, прислушиваясь, что происходит. Что, если он недавно вбежал туда, выскочив из ванны, когда Мария закричала? И Фаддей тоже… Хотя Фаддей появился позже, во время перепалки между Симоном и Фомой. Они так орали, что немудрено услышать. А вот Матфей и Иоанн вроде бы не услышали. Или один из них только делал вид, будто ничего не слышит. Теперь последний, Фома, как быть с ним? Может быть и так, что его роль спасителя вынужденная. Он специально разделся, чтобы в случае чего заявить то, что и сказал: будто бы услышал крик и прибежал на помощь. А на самом деле он и ударил ее, после чего засунул под воду, чтобы она захлебнулась. Тут услышал мои шаги, ведь дверь была открыта, и испугался, что кто-то войдет. Бежать поздно, поэтому пришлось вытащить Марию из ванны и сделать вид, будто старается оказать ей помощь. Риска, что Мария, оставшись в живых, его опознает, не было: через цветастую занавеску она не могла никого разглядеть».

— Ты совсем ничего не заметила? — безнадежно спросил Святослав. — Например, чем он тебя ударил?

— Все произошло очень быстро. Тень за занавеской, потом удар. Хотя… у него в руке было что-то длинное.

— Длинное? Похоже на автомат?

— Да, пожалуй, — неуверенно подтвердила Мария.

По ее лицу было видно, что подозрения Святослава насчет Фомы ей в голову не приходят. Святослав настойчиво сказал:

— Постарайся вспомнить — ты действительно успела крикнуть?

— Конечно, я крикнула, — недоуменно ответила она, нахмурив брови. — Как бы иначе Фома меня услышал?

— Если только он и правда слышал…

Они посмотрели друг другу в глаза, и Мария, догадавшись, к чему он клонит, возразила:

— Нет, это не он! Уверена, что не он.

— Но ты не помнишь, как кричала? — упорствовал Святослав.

— Не помню, — после тягостной паузы призналась Мария.

Святослав мягко сказал:

— Ты пока полежи, а я переговорю с Филиппом. Мы с ним в коридоре потолкуем, так что твоя дверь будет у меня все время на виду. Никто к тебе не войдет, отдыхай спокойно.

Выйдя, Святослав позвал Филиппа, они отошли в конец коридора, чтобы из комнат никто их не услышал. Надежда на то, что разговор с Филиппом что-либо прояснит, не оправдалась — тот понятия не имел, заходил ли кто в комнату Марии раньше Фомы; первые звуки, которые донеслись до его ушей из коридора, были перебранкой между Симоном и Фомой. Таким образом, список подозреваемых по-прежнему состоял из пяти человек, а по мнению Филиппа, даже из шести, поскольку, выслушав Святослава, он без всяких околичностей спросил:

— Где был в это время твой дружок Искариот? С тобой?

— Мать твою, Филипп! Ты что, его на первое место ставишь, что с него начал?

— Нет, — спокойно ответил Филипп, — но, в отличие от тебя, я его не исключаю. А спросил потому, что про других и так знаю, что они были здесь. А про него нет. Так как, он был с тобой в зале или нет?

— Нет. Ушел вскоре после Иоанна.

— Ясно…

— Ничего тебе не ясно! — взорвался Святослав. — Если уж на то пошло, он влюблен в Марию и пальцем ее не тронет ни за какие коврижки.

Филипп хмыкнул и посмотрел на Святослава с нескрываемым любопытством.

— Интересный расклад у вас получается… Ну да это твои проблемы. Только учти, командир, что когда без взаимности, всего можно ожидать. Как говорится, от любви до ненависти один шаг. Слыхал? Или еще такое: раз мне не достанется, то и другому пусть тоже не достается.

— Знаешь, Филипп, если мне когда-нибудь покажется, что все замечательно — вдруг такое случится, — то коротенькой беседы с тобой будет достаточно, чтобы больше мне так уже не казалось. Ты на всем умеешь найти темное пятно.

Филипп невесело усмехнулся:

— Думаешь, мне это нравится? Только кто не бережется от удара в спину, от него и погибает, потому что такой удар самый опасный.

Разговор с Филиппом вызвал у Святослава сильную досаду, однако он понимал, что нельзя требовать от другого человека, чтобы он разделил твою веру в кого-то. Подавив раздражение, Святослав взялся за решение другой проблемы, заключавшейся в следующем: один из пятерых подозреваемых знал, что Мария не поскользнулась в ванне, как полагали прочие, и ему покажется странным, если она ничего не скажет об этом. Однако Святослав не хотел говорить всем, что среди них есть предатель: легче поймать непуганую дичь.

Примерно через час по инициативе Филиппа все собрались в комнате Марии, якобы для того, чтобы обсудить, что им делать. Мария уже пришла в себя после случившегося. Матфей, Иоанн и Кирилл тоже были в курсе происшедшего. Несколько отпущенных по этому поводу шуточек звучали вполне безобидно, все более грубые насмешки достались Фоме, когда Симон перегородил ему, голому, путь к одежде, и теперь Фома, обычно склонный обращать конфликты в шутку, был явно не в духе. Или же он злился оттого, что план не удался…

Вошедший в комнату последним Фаддей сначала спросил у Марии, как она себя чувствует, потом повернулся к Фоме:

— Фома, а почему ты, вместо того чтобы надеть штаны, прихватил с собой автомат?

Симон ехидно сказал:

— Он надеялся, что штаны будут лишними. Ведь так, а, Фома?

— Заткнись, — угрожающе процедил тот.

— А автомат зачем? — допытывался Фаддей.

Симон, который все никак не мог угомониться, пояснил:

— На тот случай, если не получит добровольного согласия.

У Фомы на скулах заходили желваки, и Святослав почувствовал, что пора вмешаться.

— Ну все, довольно, пошутили, и будет, — примирительно сказал он, а Мария, в соответствии с тем, что они заранее обсудили, сурово изрекла:

— Если б ты, Симон, сам грохнулся так, что память отшибло, это не показалось бы тебе смешным.

— Я же не над тобой смеюсь, — пошел на попятный Симон. — Поскользнуться каждый может, что здесь смешного?

Мария покачала головой: