Где находится край света - Ольга Меклер

– Уйдешь? – шепнула я в прихожей.

– Да нет, – она пожала плечами и улыбнулась. – Буду тщательнее чистить птицу.

Некоторое время спустя молодые затеяли ремонт. Аннушка смеялась, рассказывая о том, как он продвигается: «Ребята, вы не представляете, какое это испытание для семейной жизни – клеить вместе обои и подгонять рисунок! Но мы справились, ни разу не поругались!» А на следующий день я ей позвонила.

– Она у родителей, – буркнул Гриша и бросил трубку.

– Ты представляешь?! – моя терпеливая подруга захлебывалась от возмущения. – Гришка доклеивает обои в большой комнате, я подметаю. И вдруг он говорит: «Вот ты, Анька, хоть раз предложила бы: Гриша, давай я тебе помогу!» Я обалдела так, что веник из рук выпал. Ладно бы, сказал, когда я с книжкой валяюсь или телик смотрю! А веник я подобрала и еще раз швырнула – демонстративно!

Попытка извиниться была сделана весьма своеобразно. Ночью.

– Я вот лежу, Анна, и думаю: какой я нехороший человек! Какой же я нехороший человек! – повторил он с нажимом, не услышав ответа. Аня молчала, отвернувшись к стене. Ее душили злые слезы. – Какой я страшный человек! И как ты меня терпишь?!

Расчет был понятен. Григорий часто заводил подобные песни, и Аня начинала его утешать и убеждать, что вовсе он не плохой (не несчастный, не невезучий и т. д.). Но сегодня ожидаемого эффекта не последовало. Девушка рывком поднялась, села и металлическим, столь не свойственным ей голосом произнесла:

– Так, все!

– Что все?! – не понял обличитель.

– Все – значит все! – снова легла и, отвернувшись к стене, уснула.

Утром она встала, заправила только свою постель, позавтракала, убрала и вытерла со стола лишь за собой, помыла свою чашку, собрала вещи и ушла.

– Анют, ты не переживай, – неловко попыталась утешить я. – Прибежит!

– А знаешь, не хочу! Пусть не прибегает. У меня такое ощущение, будто гора с плеч свалилась! Снова можно делать то, что я люблю, и так, как хочу и как умею, не опасаясь критики. Господи, сколько крови он из меня высосал! Сама не знаю, как вынесла.

– Ты его совсем не любишь?

– Привязалась, наверное. Но того чувства, ради которого стоило бы все это терпеть, нет и не было и в помине. Вампир, в натуре!

Я промолчала, вспомнив о многострадальной утке и подивившись Аниному терпению.

Звонок раздался месяца через полтора.

– Привет! Я у твоего подъезда. Выйти можешь?

– Да, конечно.

Она спустилась в халатике и старой стройотрядовской курточке, явно не собираясь никуда уезжать. Села в машину.

– Вот, Аня, – скорбно начал Гриша, – я тут подумал… Чтобы тебе было хорошо, чтобы мне было хорошо… я привез твои вещи…

– Отлично, – улыбнулась Аня, – а я твои ключи.

Что это очередной спектакль, она знала: общие друзья (те, что познакомили) рассказывали, как Григорий жалеет о ссоре, что он никак не ожидал такой реакции и, собственно, не понимает, на что она так обиделась – наверняка просто завела себе какого-то теннисиста, вот и выискала повод…

Знала, но предпочла подыграть.

Аня открыла дверь подъезда, оглянулась, увидела растерянные Гришины глаза и рассмеялась – так легко, так беззаботно, как не смеялась уже давно.

– Вот тогда-то, девочки, и появились все мои комплексы, – Вера вздохнула и отставила стакан со своим любимым свежевыжатым соком. – И сколько лет потребовалось на то, чтобы начать себя ценить и уважать, на понимание того, что это просто злая шутка придурка из параллельного класса!

Рассудительная Ира с интересом смотрела на обычно вполне самодостаточную, жизнерадостную приятельницу.

– Вер, да что же такое он тебе сказал-то?

– Он просто заорал: «Эй, ты, дура, ты где была, когда бог ноги давал?!» И все вокруг заржали – им это показалось очень остроумным. А меня как подкосило. В зеркало после этого смотреть не могла. Верите? Первые джинсы только на пятом курсе купила – все стеснялась своих коротких толстых ног.

– Пролетарий? – сочувственно спросила мудрая интеллигентная Люда.

– Куда там! Папа – освобожденный парторг шахты, мама – преподаватель вуза. Элита местного значения! Сам смазливенький, популярный жутко! А поди ж ты… Все самоутверждался. Гарик… до сих пор его с неприязнью вспоминаю, – она брезгливо сморщилась и передернула плечами.

– Но ведь в итоге все сложилось? – Люда ободряюще улыбнулась.

– Конечно, сложилось! – задорно тряхнула головой Вера. – Но кто бы знал, чего мне это стоило! Да и ладно, у каждого свои университеты! – и она рассмеялась, с удовольствием разглядывая себя в зеркале напротив.

Дамы вдруг одновременно, не сговариваясь, замолчали. Каждая украдкой стрельнула взглядом в зеркало и унеслась туда, где своенравный резец времени, отсекая лишнее, иногда болезненно, иногда аккуратно и деликатно, и являя лучшее, вытачивал ее сегодняшнюю – яркую, уверенную, независимую…

После означенных событий, произошедших в восьмом классе, Вера свято уверовала в свою неполноценность. Она искренне не могла понять, почему девочки, во многом уступающие ей и внешне, и интеллектуально, пользуются куда большим успехом. Выбор абсолютно женского факультета университета никак не мог способствовать самодостаточности.

На 4-м курсе она устроилась подрабатывать ночной санитаркой в шахтерскую санчасть. Пожалуй, именно там произошел первый перелом, когда она болтала в курилке с симпатичным пожилым язвенником Владимиром Алексеевичем.

– Верочка, каким же счастливым твой муж будет! А пока ты себе цены не знаешь, – сказал он, ласково, по-отечески улыбаясь. – И твои ровесники-мальчишки не понимают, кто перед ними. Ты из тех женщин, которым возраст на пользу. Вот увидишь, годам к 28–30 ты расцветешь, и тогда повезет тому, кто вовремя тебя разглядит.

Вера тогда даже не поняла, о чем он, хотя слушать это было очень приятно. И когда вскоре молодой человек отметил, что у нее красивые ножки, думала, он издевается. Ну а потом… потом стала слышать это все чаще, и не только о ножках. С годами стала более открытой, общительной, заметила, как люди к ней потянулись, поняла, что не в длине ног дело, а в том, как ты сама к себе и окружающим относишься. И личная жизнь сложилась – лучше не бывает! Только иной раз было жаль времени, потраченного на неуверенность и сомнения.

Ростом Ира удалась в папу – под 180 вытянулась. Но профессия манекенщицы популярностью не пользовалась, скорее, считалась чем-то постыдным, как и параметры 90–60-90. В моде были субтильные угловатые девочки-подростки, и весь арсенал высокохудожественных определений – от «коломенской версты» и «пожарной каланчи» до «дылды» и «верзилы» наряду с просьбой достать воробушка – сверстники употребляли прочувствованно и с удовольствием. Непреходящий восторг испытывал, пожалуй, только один человек – учитель физкультуры: благодаря этой высокой девочке баскетбольная сборная школы уверенно удерживала пальму первенства не один год. Попыталась было Ира сутулиться – чтобы рост и пышные не по годам формы скрыть, да мама-умница такую карикатуру нарисовала, что Ирочка тут же осанку выработала, будто с рождения кувшин на голове носила.