Останься со мной - Эми Чжан

И я знаю, что это не его вина, не совсем, но мне жаль, что он ей не сказал. Жаль, что не признался.

Лиз перевели из реанимации в отдельную палату. При этом известии Моника начинает плакать. Джулия украдкой отирает нос. Кенни вопит от радости. Лиам, нечаянно услышав радостную весть, закрывает глаза и про себя благодарит всё, что его услышит.

К ней можно зайти, но по одному. Но то, что к ней вообще пускают посетителей, это большое дело, – значит, есть надежда.

Палата холодная, тусклая, неприветливая, и Лиз выглядит ужасно. Когда Моника видит дочь, ее охватывает странная смесь чувств – одновременно бурная радость и грусть. Дыхание затрудняется настолько, что она с трудом переставляет ноги, но все же продолжает идти. Подходит к койке, на которой лежит Лиз, и смотрит на дочь, думая, что сказал бы ее муж, будь он сейчас здесь.

– Элизабет Мишель Эмерсон, – шепчет Моника, убирая волосы с лица Лиз. Она прекрасно помнит, как некогда, всего лишь двумя этажами выше, держала на руках Лиз – в ту пору маленький розовый сверток. Она помнила, как переложила Лиз с одной руки на другую, чтобы вместе с мужем поставить свою подпись на свидетельстве о рождении, под именем, которое они так старательно выбирали.

Сквозь слезы она тихо произносит:

– Умоляю, сделай так, чтобы мне не пришлось писать это имя на твоей могиле.

Я топчусь у двери и вторю ей:

Умоляю.

Умоляю.

Умоляю.

СТОП-КАДР: ПОХОРОНЫ

Волосы липнут к ее шее влажными колечками. Руки в грязи. Под ногами тоже хлюпает грязь.

Мы обе очень серьезны. Лиз хоронит червяка, которого она нашла мертвым на подъездной аллее.

Опустившись на колени в мокрую от дождя траву, она кладет червяка в землю. Из носа у нее течет, и я крепко обнимаю ее.

Она никогда не сажает в банку светлячков – ей это невыносимо. Она ненавидит зоопарки. Она не позволит, чтобы отец рассказывал ей о звездном небе: не хочет связывать звезды в созвездия. Она живет в мире, который весь состоит из небес.

Даже не верится, что однажды ее мир настолько потемнеет и станет далеким, что, когда она запрокинет голову вверх, ей не удастся его найти.

В тот день, когда папа Лиз пытался починить крышу, но погиб, так и не закончив латать дыру, мы с Лиз тоже были на крыше, мелом рисовали свои портреты. В тот день ее волосы были убраны под синюю шерстяную шапку, а на мне было платье, которое Моника не разрешила ей купить. Над нами простиралось невероятно голубое небо, и через какое-то время мы поняли, что в такой идеально погожий денек грех тратить время на рисование. Лиз убрала мел в коробок, и мы стали играть в пятнашки.

Наш смех возносился к небесам. Мы были счастливы, мир был бескрайним.

– Осторожней, – предостерег отец Лиз.

Мы пытались, правда, пытались. Но ветер приглашал нас на танец. Снежинки взяли нас за руки и закружили. Было холодно, но светило солнце, и устоять перед ним было невозможно. Под его лучами мы стали беспечны и неукротимы и через минуту забыли об осторожности. Лиз гонялась за мной, а я бегала почти по самому краю.

Я пошатнулась.

Она вскрикнула.

Папа Лиз резко обернулся, слишком стремительно, и потерял равновесие.

И Лиз снова закричала.

На ее крик вышла соседка. Она вызвала полицию, Лиз сняли с крыши. Потом были похороны, осиротевшая без отца семья, и Лиз с трудом, палец за пальцем, оторвали от гроба.

Она никогда не переставала себя винить.

В комнате ожидания наконец-то появляется Джейк Деррик.

Он подходит к Кенни с Джулией, здоровается с ними:

– Привет.

Кенни вообще не реагирует.

Джулия поднимает на него глаза, медленно встает со стула, произносит:

– Джейк.

– Как она? – спрашивает он.

Джулия рассматривает засос у него на шее.

– Где ты был?

Джейк проводит рукой по волосам. На них столько геля, что они аж хрустят от прикосновения. Картежники отвлекаются от игры и прислушиваются.

– Я узнал только час назад, – умоляющим тоном объясняет он.

– Ты был сегодня в школе, – безапелляционно заявляет Джулия. – Вчера вечером об этом гудел весь «Фейсбук». Ты не мог не знать.

– Не цепляйся, – огрызается Джейк. Защищаясь, он становится агрессивным и, как следствие, неприятным. – Ты ведь знаешь, что вчера вечером у меня был баскетбол. А я не проверяю свою страничку каждые пять минут, как некоторые.

Джулия прищурилась. На мгновение лицо ее принимает выражение, до жути похожее на то, какое бывает у Лиз, и Джейка это нервирует.

– Классный засос, – замечает Джулия. – Кто поставил?

– Я не…

– Твоя девушка при смерти, дерьмо собачье, – перебивает его Джулия.

Джейк мгновенно затыкается, ибо Джулия никогда не сквернословит.

Он падает на стул, потирает лицо руками. Вид у него усталый и испуганный. Я знаю, что ему не все равно. Но, как и Джулия, как и Кенни, я ненавижу его, потому что он никогда, никогда не любил Лиз от всего сердца.

– Я не знал, что делать, – признается Джейк глухим голосом. – Я слышал, что она в больнице, и… боже, Джулия. В воскресенье мы поссорились, понимаешь? Я пытался извиниться, а она меня прогнала. Знаешь, каким виноватым я себя чувствую? Боже, думаешь, я не жалею о том, что ей наговорил?

Джулия с минуту смотрит на него. Потом без предупреждения бьет его по лицу, да так сильно, что он опрокидывается на стуле.

Джейк лежит, съежившись на полу. Он в шоке, морщится, руками закрывая подбитый глаз, а Джулия, стоя над ним, холодно произносит:

– Ты тут вообще ни при чем.

В поднявшейся суматохе никто не замечает, как Лиам встает со своего места, сует руки в карманы и направляется туда, куда ушла Моника.

К палате, где лежит Лиз, он подходит как раз в тот момент, когда Моника ее покидает.

– О, – произносит она, торопливо отирая глаза. – Привет. Ты… ты…

– Можно мне к ней? – тихо спрашивает Лиам.

Моника медлит с ответом, оценивающе смотрит на него, так внимательно, как еще не оценивала ни одного из парней Лиз, и наконец едва заметно кивает.