Новая реальность - Олеся Шеллина

— Нет, — Бидлоо покачал головой. — Остался толко один лекар – время. Я хочу осмотреть тебя, государ. Ты слишком тесно помогал ему, мог и сам получить мышьяк на руки.

Сначала я хотел отказаться, но, бросив невольный взгляд на лужу, которую еще не убрали с пола, ответил согласием. Осмотр занял совсем немного времени. Посмотрев напоследок мою мочу и понюхав ее, что вызвало во мне сильнейший рвотный позыв, и, судя по выражению лица Репнина у него тоже, Бидлоо сообщил, что я все еще здоров, как молодой бык, и удалился, прихватив с собой свой чемоданчик.

Я некоторое время после его ухода смотрел на Репнина, затем моргнул.

— Что там преображенцы, не бузят?

— Бузят, — Репнин скривился. — Но их не в кандалах отправляют в Сибирь, поэтому те же семеновцы их пристыдили, что мол, служба у гвардии там, куда ее пошлют, а преображенцы совсем совесть потеряли, вместе со стыдом и, похоже, честью.

— И что, подействовало?

— Как ни странно, но да. Все-таки они славные вои. Многие еще в Северную войну себя славой покрыли, и еще помнят, кому присягали на кресте. Так что побузили и успокоились.

— Дай-то бог, — я покачал головой. Самое главное, чтобы их до места распределения хватило. А там им джунгары скучать не дадут. Забудут про свои выкрутасы, когда за жизнь воевать придется, да еще и с таким неудобным противником, как степняки. — За исполнение указа последнего головой отвечаешь, а я пойду Андрея Ивановича навещу. Коль он в сознании, поговорить нам не помешает.

— Итак, в качестве приданого царевна Елизавета получает триста тысяч золотых рублей, а также драгоценности, меха и различную утварь, кою царевна сама решит взять с собой, еще на двести тысяч рублей, — я прочитал вслух один из последних пунктов договора о браке между Елизаветой и Людовиком, герцогом Орлеанским. Именно это приданое когда-то приготовил ее отец, и оно лежало невостребованным, ждало своего часа. — Все верно, господин посол? — повернувшись к Шетарди, я внимательно посмотрел на француза. Тот кивнул, и я поставил размашистую подпись под договором, который перед этим историческим моментом был прочитан всеми, кто хоть маленько разбирался в подобных нюансах. К сожалению, специалистов в международном праве пока не было даже в теории, да и само определение международного права звучало как довольно изысканное ругательство, вот и приходилось как-то изворачиваться, чтобы не оставлять ни каких недомолвок и двойного трактования подобных документов.

Прошла уже неделя с того дня, когда неизвестные злоумышленники пытались отравить Ушакова. Всю эту неделю я ломал голову, пытаясь понять, кому и зачем все это нужно, но следователь из меня не слишком удачный получился, поэтому я единственное, что смог сделать – это изучить вдоль и поперек папку, в которой на тот момент, когда Андрей Иванович пришел ко мне, практически ничего не оказалось. К счастью я очень хорошо обучаем, поэтому понял быстро, что от моего вмешательства в расследование, которое, как мне было известно уже проводили и сам Ушаков, правда из своей постели, выполняя руководящую функцию, и Радищев, которого я назначил в срочном порядке полицейским генералом и велел, кроме непосредственно расследования покушения на начальника Тайной канцелярии, заняться уже организацией полицейской службы, в том числе и отделами, которые смогут заниматься непосредственно розыском. На примере нового полицейского управления, я также проводил небольшую реконструкцию массивных названий, присущих этой эпохе. Меня просто бесило, когда я слышал про коллегии и все, что этим коллегиям соответствовало.

Афанасий Прокофьевич в общем-то уже раздумывал над вопросом организации так внезапно на него свалившегося еще даже не разработанного до конца ведомства, прикидывая, и так, и этак, что необходимо сделать в первую очередь. Моя идея с дворниками ему, кстати, понравилась и дюжие мужики весьма скоро начали осваивать это непривычное для всех ремесло.

Шетарди, как уполномоченный посол, поставил свою подпись, и раскланялся, забирая свой экземпляр и направляясь к выходу из кабинета. Он был явно не в духе, потому что я все еще колебался по поводу собственной женитьбы, не давая вразумительного ответа и даже не выдвигая пока никаких условий.

— Могу я узнать у вашего императорского величества, кто будет сопровождать невесту к ее жаждущему встречи жениху? — спросил он меня в то время, как два гвардейца распахнули перед ним двери. После происшествия с Ушаковым Михайлов усилил охрану, и я не мог его в этом упрекать.

— Граф Румянцев Александр Иванович, и граф Шереметьев Петр Борисович, со свитой, разумеется, — любезно ответил я на вопрос Шетарди, прежде чем дверь за ним закрылась.

По французу было видно, прямо большими буквами на лбу высечено, что он явно не рассчитывал на то, что царь этих северных варваров еще и размышлять будет, а не ухватится за такую потрясающую возможность породниться с Бурбонами сразу же, особо не вникая в детали. Да еще и этот мой указ, насчет нюхачей во дворцах.

Сначала все восприняли указ как своеобразную и довольно пикантную шутку, но это происходило ровно до тех пор, пока Волконскому и, несмотря на приближенность ко мне, Петьке Шереметьеву в самом натуральном смысле не всыпали плетей. Не десять, конечно, десятью при особой сноровке можно и кожу всю содрать, но плетей они получили. Было не столько больно, сколько унизительно, зато сработало – теперь наша аристократия, а за ней и купцы, которые тоже время от времени на ассамблеях различных появлялись, начали мыться ну очень даже часто. Ну а как тут не вымоешься, если при каждом вечере обязательно появлялись гвардейцы и с невозмутимым видом объявляли, что, возможно, именно тут в этот вечер появится государь, что им их головы дороги, и они даже близко не Шереметьевы, которые дружки государевы, и вполне могут за ослушание этих самых голов лишиться.

Так что на что злился Шетарди – это еще вопрос: то ли действительно из-за моей нерешительности, то ли из-за того, что сам однажды едва на конюшне не оказался. Трубецкой вовремя заприметил, кого его орлы схватили, и едва сумел отбить, правда, сделал серьезное предупреждение насчет того, что в другой раз его может близко не оказаться.

Хорошо хоть с цинцами наконец-то было покончено, точнее, договор с ними заключен и Тоси убрался восвояси, пока дорога еще проходимая. Параллельно с посольством, весьма довольным собой и своей миссией, в ту же сторону выдвинулись калмыки и проштрафившиеся преображенцы. Я планировал также усилить сибирские войска, и теперь дожидался вызванных генералов, проклиная про себя так неторопливо текущее в этом промежутке истории время.

Указ же мой, написанный сгоряча, не обдуманный, но, как оказалось, весьма полезный, имел совершенно неожиданные последствия: Москве срочно понадобилась вода. Вопрос о водоснабжении встал ребром, но меня, как ни странно, это только устроило. Если появится водопровод, то и канализация станет лишь вопросом времени. Пока же наконец-то заработали мои органы контроля за золотарями, а в портах выставили первые санитарные кордоны. Мне чума не нужна, я вообще любых болезней как огня начал бояться, до паранойи в самой глубокой и запущенной ее форме, потому что мне даже сниться стали «чумные одеяла». Я боялся до такой степени, что мое утро вот уже почти два месяца начинается с того, что я вообще никогда не делал и даже где-то в глубине души презирал: я делал зарядку, чтобы привести себя в рабочее состояние, а того, кто будет утверждать, что жизнь монарха – это сплошные празднества, я лично велю на кол посадить, потому что мой день начинался в пять утра. Так вот, за зарядкой шло или обтирание снегом, пока он еще лежал и таять не собирался, или обливание холодной водой, если лень было тащиться на улицу, затем гигиенические процедуры, включая тщательную чистку зубов мелом, бриться мне к счастью пока часто было не нужно, завтрак в обязательном порядке содержащий овощи, так как выскочить в ближайшую аптеку за витаминками было невозможно еще лет… триста, может даже чуть больше, вот и приходилось есть овощи, в которых я уже через пару недель начал находить некое удовольствие, прямо как тот кот в анекдоте про гречку. А вот то, что делал император очень быстро подхватывали его подданные, некоторые, чтобы подражать, некоторые, чтобы попробовать, чего это он такого вытворяет? Петьку вот пристрастил, который жаловаться мне на произвол Михайлова притащился, да застал голым по пояс в сугробе. Обтирание снегом после бани – это еще куда ни шло, но чтобы вот так. Шереметьев даже забыл, зачем приперся. Долго смотрел на меня, а затем скинул дубленку, которую по моему примеру все-таки приказал себе пошить, и даже серебряным шитьем умудрился украсить и тоже в снег нырнул. Быстро оценив все качества новой одежки, Петька тут же избавился от камзолов, ну а по его примеру этим начали заниматься и все остальные. Я никого не принуждал, вот еще. А все потому, что я знаю, как работает современная мне индустрия навязывания чего-либо. Нужно всего лишь нарядить в какой-нибудь костюм кого-то, на кого равняется большинство, добавить пару хвалебных статей, и вуаля, все хотят того же. А люди… ну а что люди, люди никогда не менялись и вряд ли поменяются, меняется лишь воспитание и отношение к жизни, ведь если тебе не приходится буквально выгрызать зубами, причем ежедневно так необходимые для этой самой жизни ресурсы, то и ценить их ты очень быстро перестаешь и начинаешь херней страдать, вместо того, чтобы делом заниматься, вот и вся арифметика.