Милый Эдвард - Энн Наполитано

Неужели это правда? – думал Эдвард, хмуро смотря на Шай.

– Мне плевать на нового Лаки, – продолжил он. – Я собираюсь бросить этот сериал.

– Настоящий Лаки может вернуться. Если его карьера обернется провалом.

Эдвард почти зарычал на нее:

– Нет, он не вернется.

Шай обернулась. Она пронеслась мимо, словно мягкое расплывчатое пятно.

– Я все хотела спросить. Ты решил не посещать мемориал, потому что пришлось бы туда лететь?

Эдвард ковырял землю носком. Он раскачивался, не отрывая ног от земли.

– Отчасти.

Шай застала его врасплох, его грудь начала болеть, будто ее сдавливали, при мысли о мемориальной службе. После разговора с дядей и тетей Эдвард старался забыть о ней. К тому же после слушания он пытался больше не думать ни о чем связанном с катастрофой. Но Шай задала ему вопрос, и он понял, что попросту не может представить себя входящим в аэропорт, проходящим досмотр, сидящим в кресле. Все это казалось ему нежизнеспособной, противоречащей природе идеей. Вероятность сесть в самолет для него теперь равна вероятности того, что он сможет взмахнуть руками и улететь с площадки. Его место здесь, на земле. Он привязался к ней.

– Скорее всего, ничего подобного с тобой больше не случится, – сказала Шай. – Садясь в самолет, ты скорее гарантируешь его безопасность одним своим появлением.

– Это так не работает. – Он продолжил раскачиваться на скрипучих качелях. – Ты слышала об «ошибке игрока»?

– Что это такое?

– Иногда азартные игроки убеждают себя в том, что чем чаще они проигрывают, тем больше возрастает шанс на выигрыш. Но они ошибаются. Вероятность того, что тебе выпадет орел, всегда составляет пятьдесят процентов, даже если тебе выпало десять решек подряд.

– Очень интересно. – Шай откинула голову назад и взмыла вверх. – Потому что рядом с тобой я всегда чувствую себя в безопасности, как если бы меня защищала какая-нибудь тайная организация.

Эдвард едва ее расслышал – его поглотили воспоминания о брате. Такое иногда случалось, и потому он знал, что попросту должен пережить этот момент. Пройти через него. Он вспоминал Джордана, лежащего на верхней койке, головой в подушках. Он вспоминал лицо брата, когда тот писал музыку, и как его лоб сосредоточенно хмурился. Он вспоминал Джордана, сидящего в самолете. Эдвард знал, что истинная причина, по которой он никогда больше не полетит, заключалась в том, что в свой последний полет он должен сидеть рядом с братом.

11:42

Перед тем как подавать обед, Вероника делает небольшой перерыв в углу рядом с кухней. В такие моменты она всегда мечтает о сигарете. Такое желание кажется ей странным, ведь она бросила курить четыре года назад и не скучает по дыму, наполняющему легкие; но всякий раз, когда девушка прислоняет бедра к холодной металлической стойке и смотрит в крошечный иллюминатор, ей до смерти хочется затянуться сигаретой.

Интересно, как долго она пробудет в Лос-Анджелесе – два дня, три? Вероника провела в воздухе четыре дня, и, несмотря на то что бортпроводникам еще не выдали расписание, она догадывается, что ей назначат несколько выходных. Ей хочется надеть новое бикини и лечь у бассейна. Или сесть за руль кабриолета брата и наслаждаться ветром, развевающим волосы.

Больше всего в небе ей не хватает именно его, ветра. Воздух в самолете не так плох, как говорят пассажиры; и ей не нравится, когда люди высказывают свое мнение, не потрудившись сначала проверить факты. Кондиционеры вытягивают воздух из салона и смешивают его со свежим. Затем воздух проходит через фильтры для стерилизации и только потом подается пассажирам. И он кристально чист, хоть Вероника и чувствует в нем какую-то неприятную примесь.

Она ценит, что за пределами самолета каждый вдох непредсказуем. Можно ощутить мягкий порыв ветра, или запах попкорна, или тяжесть, предшествующую ливню. Она замечает нюансы, к которым невосприимчивы остальные, за исключением разве что подводников и астронавтов – людей, которым одной Земли недостаточно и которые обретают свободу вне ее. Вероника наслаждается необузданной природой земного мира, но ее дом совсем не здесь. Собой она становится лишь в небе.

Рядом с Брюсом появляется стюардесса эконом-класса.

– Сначала мы подаем спецпитание.

– Спецпитание? – Брюс непонимающе моргает.

– Это для меня. – Джордан берет поднос и ставит его на колени.

– Почему ты заказал спецпитание? – интересуется Эдди.

– Это веганский обед, – поясняет Джордан. – Когда мама заказывала билеты, я попросил ее указать мои предпочтения в еде.

На подносе, протянутом стюардессой, красуются банка яблочного пюре, бутерброд с хумусом и куча нарезанной моркови.

– Ты теперь веган? – спрашивает Брюс.

– Уже несколько недель. Ты просто не заметил, что я не ем блюда, содержащие молочные продукты. – Джордан стягивает с сэндвича прозрачную обертку.

Это такой сложный период, убеждает себя Брюс. Он просто самовыражается. Так делают все подростки. Нужно сохранять спокойствие.

В их семье всегда готовил Брюс. Когда Джордан еще не ходил в школу, мальчик часто появлялся на кухне и вызывался помочь приготовить ужин. С тех пор они работали на кухне сообща. Джордан раскладывал еду по тарелкам. Пробовал пасту на готовность и соусы, проверяя на соль. К десяти годам он помогал Брюсу выбирать рецепты. Он получил собственную подписку на журнал Bon Appétit в качестве подарка к Хануке и внимательно изучал каждый выпуск, подгибая страницы, на которых находил интересные варианты. Эдди стал их дегустатором: он приходил на кухню, когда отвлекался от пианино или книги, чтобы одобрить блюдо. Если Брюс думал о счастье, то оно таилось на кухне рядом с Джорданом. Он слушал, как в соседней комнате Эдди играет на пианино, и сердце его трепетало от радости. Я не буду принимать это как должное, раз за разом напоминал себе Брюс.

Год назад Джордан объявил, что становится вегетарианцем из этических соображений. Он отказался от грудинки, воскресных гамбургеров, пасты болоньезе, мидий на пару. Брюс ненавидел мысль о том, что отныне ему придется готовить для Джордана отдельно, и поэтому он подписался на Vegetarian Times и каждый вечер подавал еду без мяса. Иногда он готовил гамбургеры для себя, Джейн и Эдди и вегетарианский бургер для Джордана, а иногда включал в гарнир чоризо и панчетту, когда-то горячо любимые Джорданом. Теперь старший сын их избегал. Брюсу было сложно, он не одобрял выбор сына, но в конце концов смирился с ним.

Веганство, однако, было чем-то совершенно иным.