Адаптация совести - Чингиз Абдуллаев

Такое очень редко, но случается. Однако он точно знал, что его ищут, и тем не менее продолжал убивать. Конечно, Баратов не сумасшедший, если судить о его побеге и продуманном плане. Более того, он весьма умный, логически мыслящий человек, умеющий выстраивать свои отношения с мужчинами и женщинами. Но в сексуальном плане у него есть явные отклонения. Его не устраивает обычный секс, он просто не может ничего с собой сделать. Ему нужны другие ощущения, другая степень свободы, другое поведение жертвы. Ему нужны ее последний крик, предсмертный хрип, ее бьющееся тело в руках, чтобы почувствовать свою силу и получить полное удовлетворение.

— Таких стрелять нужно, — убежденно сказал один из офицеров.

— Вы опять не понимаете, — поморщился Гуртуев, — это уже не зависит от самого Баратова. Он человек с патологиями. Нельзя явно выраженного гомосексуалиста заставить встречаться с женщиной, он просто не сможет ничего сделать. Более того — ему будет плохо, очень плохо. Из похотливого бонвивана нельзя сделать моногамного супруга. Просто не получится. Из сексуального маньяка, ставшего серийным убийцей, нельзя сделать обычного человека. Он им уже никогда не станет. Это как раз та форма болезни, которая не лечится. Он не сможет иначе получать удовольствие. Между прочим, у Чикатило, о котором мы часто вспоминаем, была семья: жена и сын. Получается страшный вывод: подсознательно он пытался быть нормальным человеком — внешне нормальным — понимая, что его наклонности — не просто психопатические отклонения, а нечто гораздо более страшное; но не мог остановиться. Это было уже не в его силах.

— Еще немного, и вы посоветуете их жалеть и лечить, — в сердцах произнес Резунов.

— В подростковом возрасте — безусловно. Но когда он вырастает, все бесполезно. Структура личности уже сформирована, психотип определяется раз и навсегда. Болтливого нельзя сделать молчуном, а застенчивого — превратить в развязного хама. Иногда некоторые потрясения, трагедии или несчастные случаи могут так или иначе повлиять на психотип человека, причем кардинально. Но общая структура личности заканчивает свое развитие в молодом возрасте и с тех пор не может кардинально измениться. Лечить подобные отклонения бесполезно — это исказит личность.

— Ну и пусть искажает, — вставил другой офицер. — Стереть ему память и дать новую установку. Под гипнозом или под влиянием сильных наркотиков. Лишь бы он успокоился…

— То есть мы сознательно стираем некоторые черты личности и пытаемся сделать из него другого человека? Но это гораздо хуже смерти, — сказал Гуртуев. — Он превратится в существо без памяти, без осознания своей личности, без своего психотипа. В ничто.

— Может, это лучше, чем если он останется сексуальным маньяком? — спросил Шаповалов.

— В фашистской Германии всех больных с любым видом отклонений просто уничтожали. Считалось, что таким образом решается проблема всех психических заболеваний, тогда подобные рецидивы не будут передаваться по наследству, — сообщил Гуртуев. — В Европе сейчас смертная казнь отменена повсеместно. Нельзя бороться таким примитивным образом. Вылечить их невозможно, нужно только изолировать от общества.

— Тогда, получается, они больные, а не убийцы, и нужно их жалеть, а не преследовать? — мрачно уточнил Шаповалов.

— Здесь очень тонкая грань. Но ведь Чикатило понимал антисоциальность своих поступков и их противоестественность. И Баратов прекрасно понимает, что не имеет права поступать таким преступным образом — но тем не менее даже не пытается остановиться. Значит, они вполне вменяемые существа, которые могут и должны нести ответственность за свои деяния.

— Вот вам вывод профессора Гуртуева, — подытожил Шаповалов. — Баратов должен ответить за свои преступления. И поэтому мы должны найти его. Каждая следующая убитая женщина будет на нашей совести. Каждая следующая жертва. Когда вы можете полететь в Пермь, уважаемый Казбек Измайлович?

— Прямо сейчас, — ответил Гуртуев, поправляя очки. Его лысая голова напоминала идеально отполированный шар.

Шаповалов взглянул на Дронго.

— Я знаю, как вас обижали, — примирительно сказал он, — но это наша работа. Мы чиновники и обязаны выполнять приказ, даже если не согласны с ним. Когда вы сможете вылететь?

— Сейчас, — повторил Дронго.

Офицеры, сидевшие за столом, улыбнулись. Шаповалов одобрительно кивнул.

— У нас двое великолепных экспертов, готовых нам помогать, — победно сказал он. — Полковник Резунов, закажите билеты и вылетайте в Пермь первым же рейсом. А финансовую проверку мы начнем прямо сейчас. Если понадобится, мы проверим все банки, зарегистрированные не только в Перми, но по всей нашей стране только для того, чтобы найти счета Баратова. Я позвоню в агентство по финансовому мониторингу. Думаю, что они согласятся нам помочь.

@Bukv = В Пермь они полетели втроем — Резунов, Гуртуев и Дронго. На месте их уже встречали представители МВД и ФСБ. Дронго попросил, чтобы им не мешали во время осмотра квартиры Баратова, которая была опечатана еще со времен его ареста. Они вызвали участкового и отправились на место вчетвером. Еще четверо высокопоставленных сотрудников МВД и ФСБ остались в машинах, припаркованных к дому.

Вениамин Борисович Баратов, директор института «Пермгипрогор», профессор и известный на весь город человек, оказался сексуальным маньяком и серийным убийцей… Это новость буквально в считаные дни облетела весь город, заставив его разделиться на две примерно равные части. Первые уверяли, что произошла ошибка и такой человек просто не мог оказаться убийцей или сексуальным психопатом. Соседи, родственники, знакомые, друзья, приятели всех сотрудников института уверяли, что Баратов был интеллигентным, грамотным, толковым специалистом, в которого были влюблены почти все женщины его института, и не мог оказаться тем негодяем, которого искали по всей стране.

Другая половина города — люди, привыкшие подозревать каждого, считавшие собственные неудачи следствием козней недругов, а свои неудачные судьбы — результатом собственной принципиальности и порядочности, уверяли, что именно такой человек и мог оказаться преступником. Он вел двойную жизнь, оставаясь внешне приличным человеком, а на деле будучи жестоким убийцей и циником. Самое примечательное, что обе стороны были правы. Баратов действительно был хорошим специалистом, его ценили коллеги, уважали в областной и городской администрациях, архитекторы прислушивались к его мнению. Все знали: он не взял себе молодую секретаршу, как было заведено практически во всех учреждениях, а оставил пожилую Пелагею Савельевну, которой было уже за шестьдесят и которая была толковым и дисциплинированным работником. Несчастная Пелагея Савельевна плакала каждый раз, когда читала очередные статьи об уральском маньяке, каковым оказался ее воспитанный, тактичный, внимательный и заботливый руководитель института. Она была убеждена, что все происходящее — типичная ошибка следователей и Вениамин Борисович рано или поздно вернется к своей работе и на свое место.

Квартира Баратова находилась в старом пятиэтажном доме на Комсомольском проспекте, где в прежние времена жила советско-партийная номенклатура. Строго говоря, это была квартира отчима Баратова, куда он сначала перевез мать Вениамина Борисовича, а после его смерти там поселились еще и Баратов со своей девушкой. Наверху жил Вадим Билык, с которым начала встречаться Катя. Потом все обнаружилось, и Баратов выгнал ее из дома. Вадим со своей супругой переехали из этого дома в новостройку. Мать умерла, и Вениамин Борисович остался один в большой трехкомнатной квартире сталинской постройки. Один раз в неделю сюда приходила домработница, которая убирала квартиру. Завтраки и ужины он готовил себе сам, а обедать предпочитал в своем институте, что тоже было лишним свидетельством его демократизма и неприхотливости.