Путешествие в другие миры - Владислав Сомервилл Лач-Ширма

вы удалиться? – спросила Алериэль. – Вы, должно быть, устали. Я приготовил для вас кушетку в этой каюте, откуда я перенес наши инструменты.

Он прикоснулся к сверкающему хрустальному украшению в конце комнаты, и тут же в стене поднялась раздвижная панель, открыв небольшую каюту, где лежало несколько подушек, покрытых богатыми, но причудливыми орнаментами тонкой вышивки. Каюта выглядела удобной и была великолепно, хотя и эксцентрично, обставлена.

– Пусть отпустят нас обратно, – прошептала моя жена, – мне кажется ужасным провести ночь с этими необычными существами. Я бы предпочла спать в самом захудалом шале на склоне, чем в этом месте.

– Почему ты нас боишься? – сказал Алериэль. – Что мы сделали или сказали, чтобы ты подумал, что мы причиним тебе вред? Мы никому не причиним вреда. Пусть даже наши пути, даже наша жизнь, не такие, как у вас, и проходят в иных условиях. Поэтому, если вас что-то беспокоит, скажите, что вы хотите, и мы выполним.

Мы удалились в каюту и вскоре уснули на мягком диване. Однако вскоре я проснулся от того, что жена позвала меня.

– Я так слаба, мне кажется, что я задыхаюсь. В чем дело?

– Я чувствую то же самое, – сказал я. – Комната герметично закрыта. Помогите! – крикнул я и, шатаясь, подошел к двери, и постучал в нее.

Мне ответила тихая песня. Я попробовал различные кристаллы, которыми она была украшена. Я не мог открыть ее, поэтому постучал с большей силой. Казалось, это вопрос жизни и смерти, ведь если, как оказалось, в комнате нет вентиляции, то мы вскоре задохнемся. В ответ раздалась тихая песня. Я снова постучал.

– Дайте нам немного воздуха. Вентиляция не работает.

Снова тихая песня. Я постучал еще громче. И тут же панель разошлась. Я увидел двух неземных друзей Алериэль, которые стояли во внешней куполообразной комнате и смотрели в сторону комнаты. Самого Алериэля там не было. Они, как и я, не знали ни одного земного языка. Я мог только сделать знак своим ртом и сделать длинный вдох, имитируя дыхание. Воздух во внешнем помещении был чище, но все равно он был теплым и разряженным. Однако там не было риска задохнуться. Я пытался объяснить им, что нам нужна вентиляция, но они не могли меня понять. Я решил, что для нас, смертных, будет лучше выйти на открытый воздух и немного подышать. Когда я направился к внешнему входу, они, очевидно, решили, что я хочу их покинуть. Однако жестами я дал понять, что мы вернемся. Тогда они коснулись внешней панели, и, закутавшись, мы вышли на свежий, холодный, горный воздух. Была великолепная, ясная, звездная ночь, и белые, покрытые снегом горы величественно возвышались вокруг нас.

Оправившись от обморочного состояния, мы вернулись во внешнее сводчатое помещение. Арауниэль, похоже, (как я понял, это было существо с серебристыми крыльями и огромной драгоценной звездой на шее), понял мое указание на рот как символ потребности в пище, поэтому он приготовил для нас большую зеленую вазу, наполненную, похоже, сушеными фруктами. Но, хотя на самом деле мы оба были довольно голодны, поскольку наш ужин из хлеба и винограда был слишком легким, мы боялись есть.

– Это может быть ядом для нас, даже если для них это еда, – сказала Мод. – О, не ешьте это. Очевидно, есть опасность, что они убьют нас, даже не желая нам зла.

– Это, – сказал я, – возможно, и было причиной того, что Алериэль принес нам хлеб и виноград из деревни. И все же аромат этой пищи очень приятен, но я боюсь есть что-либо из нее.

Это было странное положение – находиться на этой земле, в компании существ, хотя и таких необычных, кажущихся добрыми и, безусловно, благожелательных к нам, но все же боящимися быть в любой момент случайно убитыми по той простой причине, что наша человеческая жизнь была связана слишком слабой нитью, чтобы они могли ее понять. Так я понял, насколько невозможным было бы существование человека, даже если бы он смог попасть туда, в любом мире, кроме нашего.

Приход Алериэля вскоре развеял наши тревоги. Я сразу же рассказал ему о своей беде, и он успокоил нас, сказав, что достаточно долго прожил на Земле, чтобы понять условия нашей земной жизни, и что нет никакой опасности от того, что мы останемся одни, так как он не покинет нас, пока мы будем находиться в его эфирной машине. Он открыл отверстие для вентиляции нашей кабины. Мы снова улеглись отдохнуть, успокоенные его заверениями и подкрепившись провизией, которую он доставил нам из шале неподалеку.

Глава IV. Пояснения

На следующее утро мы завтракали в удивительной компании. Мы попробовали кусочек необычной душистой пищи, которую они принесли и в которой, по словам Алериэля, он был уверен, что она безвредна. На вкус она оказалась очень приятной. Однако наша трапеза состояла из простых продуктов, которые он раздобыл, и небольшого количества кофе. Животная пища не предлагалась, хотя я полагаю, что они не испытали бы никаких затруднений при ее добыче. В начале и в конце трапезы наши хозяева странными, но торжественными и впечатляющими жестами пели с изысканной сладостью короткий гимн. После завтрака Алериэль сказал:

– Арауниэль очень хочет задать тебе несколько вопросов о Земле, а я буду выступать в роли переводчика. Можем ли мы задать их тебе и записать для наших друзей, чтобы они привезли их домой, звук твоего голоса на фонографе?

Я сразу же согласился, и он поднес фонограф (по форме отличающийся от нашего) к моему рту. Затем в течение примерно пяти часов мне задавали странную серию вопросов, на которые я отвечал как мог – некоторые из них касались тем, о которых я никогда не думал, и которые, по моему искреннему убеждению (я много читал разнообразной литературы) никогда еще не обсуждались на Земле. Другие были намного проще, но я столкнулся с большой трудностью в том, чтобы мои ответы были понятны, особенно в религиозных вопросах. Никто из троих, очевидно, не мог понять, как, если христианство так сильно свидетельствует о доктрине любви, христиане могут так сильно ссориться друг с другом на религиозные темы. То, что кто-то может сердиться на религию, никто из них, очевидно, не мог понять. Это была неразрешимая проблема. Они говорили, что если люди заблуждаются, то мы должны испытывать жалость, а не гнев, что истина не может быть многообразной, а только одной, и что страсть должна быть направлена на поощрение выхода из заблуждений, а не на их уничтожение. Затем они перешли к