Кузнечик - Котаро Исака

– Как бы ты поступила, если б я просто сбежал?

– Сбежал бы? О чем ты?

– Просто пришло сейчас в голову. Если б я хотел сбежать сейчас, мне, возможно, удалось бы скрыться. Вы же не знаете, где я.

– Но нам известно, где ты живешь. – Хиёко повторяет его домашний адрес.

– Мне не нужно туда возвращаться.

– И ты думаешь, мы просто дали бы тебе уйти? – Впервые за все это время в ее голосе появляется некоторое напряжение.

– Я этого не говорил. Но пока что вы меня не нашли.

– А ты пока никуда не сбежал. Ты не можешь. А если попытаешься, эти двое молодых людей умрут. А то, что произойдет с тобой, будет просто ужасно. Хуже, чем смерть.

«Я уже прошел через кое-что, что хуже смерти». Судзуки удивлен холодной отстраненностью своей мысли. Холодной и равнодушной, как металлическая ложка. «Моя жена мертва. Убита пустым, легкомысленным, самовлюбленным молодым человеком. Это хуже, чем смерть».

– Просто иди к этому парню и спроси его напрямую: «Ты – Толкатель?», а потом возвращайся домой. Это все, что тебе нужно сделать.

– Я отключаюсь, – Судзуки чувствует, что с него достаточно. На данный момент единственная связь, которая есть с ним у Хиёко, – это по телефону. – Сейчас я на улице и собираюсь вернуться в его дом.

* * *

Асагао сидит на диване, скрестив ноги и читая журнал. Он не поднимает взгляд на Судзуки и не поворачивается в его сторону, когда тот входит.

– Это было здорово, – радостно сообщает Кентаро. – Большой братец – настоящий профессионал в футболе.

Затем он уходит в комнату в японском стиле, располагающуюся по соседству с гостиной, как будто у него там есть важное дело.

– Что ж, это хорошо, – говорит Асагао таким голосом, будто ему прекрасно известно, что в этой жизни нет ничего хорошего.

Не зная, где ему следует находиться, Судзуки бесцельно бродит между гостиной и кухней, ведя в своей голове внутренний спор насчет того, должен ли он присесть на диван в гостиной или пойти вслед за Кентаро и попросить мальчика ходатайствовать о том, чтобы ему дали работу репетитора.

Вдруг он понимает, что у его ног стоит Кодзиро. Судзуки, конечно, не подпрыгивает от изумления, но порядком удивляется. Мальчик смотрит на него, запрокинув голову, его мягкие волосы откинуты назад.

– Ты хочешь присесть? – спрашивает он шепотом.

– А, ну да, конечно. – Судзуки садится на диван напротив Асагао. – Как твоя простуда?

– Простуда? – Кодзиро на мгновение пугается, но затем его лицо приобретает серьезное выражение. – Всё в порядке, – говорит он своим слабеньким голосом, наклонив голову и почти касаясь подбородком груди, – я делаю все, что от меня зависит.

Едва ли это именно то, что ответили бы большинство детей на подобный вопрос, и Судзуки улыбается. В то же время он вспоминает, как его жена упрекала его в том, что он недостаточно старается. Напряжение в его голове, оставшееся после разговора с Хиёко, ослабевает, как будто развязываются узлы туго затянутой веревки.

– Вот как? Делаешь все, что от тебя зависит?

– Эй… – Кодзиро наклоняется к нему поближе, стоя как раз на уровне глаз сидящего Судзуки, и спрашивает шепотом: – А чему ты меня будешь учить?

– Чему?.. – Он чувствует, что не знает ни одной вещи, которой мог бы научить маленького ребенка. – Ну, давай-ка подумаем…

В поле его зрения попадают часы. Сейчас почти два часа дня. Асагао смотрит на него своими холодными глазами, которые, кажется, просвечивают Судзуки насквозь.

– У нас будет поздний обед. Кажется, паста. Хотите присоединиться?

Судзуки чувствует, что запутывается в паутине нахлынувших на него сложных эмоций. Асагао приглашает его за семейный стол – значит ли это, что он принимает его? Или он его испытывает?

– А можно?

– Еды будет достаточно. Лучшее в стряпне жены то, что она готовит сразу помногу. – Асагао не улыбается. Он даже не поднимает глаза от своего журнала.

– Все правильно. Это массовое производство пасты. – Голос доносится слева, где сейчас стоит Сумирэ. В каждой руке у нее по тарелке, на которых громоздится дымящаяся паста.

Судзуки вежливо принимает из ее рук одну из тарелок. В комнату вихрем влетает Кентаро, словно призванный запахом пасты демон; в руке он сжимает несколько вилок, которые раскладывает на столе. Кодзиро в нетерпении крутится вокруг старшего брата.

Едва тарелки с пастой расставлены на столе, все занимают свои места и втыкают в нее свои вилки. Запах сыра горгонзола наполняет кухню – такой густой, что кажется почти видимым. Как будто кухню наполняет клубящийся пар.

– Очень вкусно, – почтительно говорит Судзуки.

– Я ж тебе говорил, – гордо отзывается Кентаро, растягивая слова. Затем он бросает взгляд на сидящего рядом Кодзиро: – Эй, а ты чем занимаешься?

Тот рассматривает свой альбом с насекомыми, листая страницы. Судзуки мельком замечает жуков с переливающимися хитиновыми надкрыльями почти сверхъестественных цветов и гусениц бабочек, которые кажутся смертельно ядовитыми. Он уже хочет попросить мальчика отложить свой альбом в сторону во время еды.

Кодзиро отодвигает от себя тарелку с пастой, берет шариковую ручку и начинает писать что-то на открытке. Наклоняется к самой открытке, едва не водя по ней носом, как будто собирается ее лизнуть.

– Чем ты занимаешься? – строго повторяет Судзуки вопрос его старшего брата.

Кодзиро тут же поднимает голову:

– Хочу выиграть жука-носорога.

Он кажется абсолютно серьезным. Его голос такой же тихий, как обычно, – как будто жук тихонько потирает свои крылья одно о другое.

– Он говорит, что если отослать им десять одинаковых наклеек, то выиграешь жука-носорога, – поясняет Сумирэ. – Очень редкий, большой жук. На вид просто ужасный.

– Жук-геркулес, крупнейший представитель рода жуков-носорогов, – шепчет Кодзиро. Он возвращается к своей открытке, но затем бросает робкий взгляд на Судзуки и показывает на заднюю обложку своего альбома: – А как это читается?

Судя по всему, это адрес, куда нужно отправить открытку. «Куродзука Дизайн, Центр выдачи призов», сообщает не внушающее особенного доверия наименование. Судзуки читает дальше: «Токио, район Бункё, Цудзиока».

– То-ки-о, – произносит Кодзиро по слогам, водя шариковой ручкой по задней стороне открытки, – рай-он Бун-кё.

Это выглядит очаровательно. Он пока умеет писать только катаканой[26], и его почерк еще далек от совершенства, но он хорошо отражает его искреннее старание.