Первомайские мальчики - Евгений Бузни

рисковые грабежи, где он бы только вскрывал сейфы, как его ни уговаривали, идти отказывался. Не хотелось, не пожив вволю, попадать снова в тюрьму.

И вот неожиданно открылась такая замечательная перспектива. Богатинский предложил ему работать в отделе снабжения на первых порах помощником начальника, а потом и взять весь отдел на себя, если будет получаться. Генрих, будем называть его пока по новым документам, выданным на Адамовича, предложил новому шефу назначить его сразу начальником, объяснив это тем, что не привык подчиняться. Богатинский, подумав немного, согласился, дав месяц на пробу. Не прошло и двух недель, как бизнесмен понял, что не сделал промашки с назначением. Генрих умел так очаровывать собеседников своим интеллигентным видом и неизвестно откуда взявшимся приятным манерам общения, так легко и непринуждённо рассказывал о своём умении показывать фокусы, тут же их демонстрировал, что заключение договоров и подписание других документов они всегда, посмеиваясь, называли его очередным фокусом. Проигрывая ему не только в шутках, но и в серьёзных вопросах, они говорили «Ну и ловкач, ну и пройдоха» и улыбались. Проигрывать большому мастеру бывает очень приятным. А происходило это примерно так.

Богатович на переговорах предлагал одну сумму сделки по высокой цене, партнёр предлагал другую по более низкой стоимости. После долгих препирательств договаривались о средних цифрах. Адамович быстро вносил нужные цифры в заранее приготовленный для подписания контракт и подавал переговаривающимся сторонам, сидящим за столом, для подписи. В тот момент, когда партнёр после прочтения текста, чтобы убедиться в том, что всё верно, брал ручку, собираясь ставить своё факсимиле, Адамович ронял фразу обращённую к партнёру:

– Василий Абрамович, извините, у вас что-то выпало из кармана. Василий Абрамович оборачивался, а Адамович протягивал стодолларовую купюру спрашивая, не его ли она.

Тот соглашался, что, наверное, его, раз выпала из его кармана, брал её и снова склонялся над контрактом для подписи. К этому времени на столе перед ним лежал уже другой экземпляр с другими цифрами, которые Адамович ловко прикрывал рукой и в то же время напоминал, что банкетный стол заждался гостей. Партнёр ставил подпись на первом и втором экземпляре, уже не читая, скреплял тут же печатью. Адамович без задержки прямо из-под руки вынимал документы и передавал своему хозяину, напряжённо улыбающемуся и едва не дрожащему от страха, что обман раскроется тут же. Но под весёлые прибаутки, которыми сыпал, не переставая, Адамович, подписанные и юридически теперь действительные контракты, прятались в портативные чемоданчики, а договорившиеся стороны шли в банкетный зал отмечать шампанским и икорочкой сделку.

Не сразу, иной раз через несколько дней, от своего бухгалтера незадачливый партнёр, сам обманывавший не одного переговорщика другими способами, узнавал, что подписал почему-то не очень выгодный для себя контракт, с которым не соглашался во время переговоров. Но видя свою собственную подпись и печать на документе, и вспоминая, что читал бумагу до подписания, удивлялся тому, как это могло получиться и, скрепя сердце, соглашался, что теперь ничего не поделаешь – надо выполнять договор, поскольку расторгать его себе же выйдет дороже в соответствии с самим же им предложенным параграфом об одностороннем отказе о выполнении контракта. Ну и как же тут было не сказать об этой компании – ловкачи! А ловкач был, по сути дела, один Адамович.

Со старой малиной, то бишь ворами в законе и начинающими, Генрих не порывал, став их первейшим помощником в поиске наиболее лёгкой добычи. Он наводил на различные денежные участки своих конкурентов, получая договорной процент от каждого удачного ограбления или кражи, поставив условием не трогать компанию Богатинского. Здесь он орудовал сам, своими методами и для себя.

Буквально через месяц он приобрёл себе недорогую иномарку, заявив хозяину, что взял её в кредит. В компании быстро оказался всем полезным и самым приятным человеком. Его полюбили, называя душой общества.

Первого мая вечером Богатинский устроил для сотрудников своей главной конторы, называемой теми, кому в общении не хватает русских слов, на современный лад по-английски хед офисом, в просторном зале конференций большой весенний бал, куда были приглашены ключевые фигуры иностранных представительств нефтяной промышленности и связанных с нею компаний, высокопоставленные персоны российского правительства, думы, городских властей.

В парке напротив высотного оригинальной конструкции здания, которое занимала компания Богатинского, готовились фейерверки, играла музыка, стояли фуршетные столы, подавалось шампанское. Всё было на самом высоком богатом уровне. Из членов семьи Богатинского были его жена Татьяна Альбертовна и пятнадцатилетняя дочь, обгоняющая своих родителей по комплекции. В танцах, устроенных в зале, она не участвовала не потому, что отказывала партнёрам, а по той причине, что её никто и не приглашал, видя её юный возраст и главное, сомневаясь в том, что она сможет выделывать танцевальные па и пируэты. Она и приехала с одним лишь желанием посмотреть на веселящуюся публику и поесть пирожные, в которых дома её стараются ограничивать.

Пассивное наблюдение за веселящимися в танце парами, среди которых мелькали и её мать с чужими кавалерами, как и отец с чужими дамами, что объяснялось потом дочери тяжкой необходимостью светских раутов, не могло не надоесть уже не девочке, но ещё и не совсем девушке, поэтому, улучив момент, когда отец пробегал мимо неё, занятый высокими мыслями о высоких гостях столь значительного мероприятия, она пропела зычным голосом:

– Папа, я устала и хочу домой.

Богатинский остановил на секунду бег, глянул на часы и сказал скороговоркой:

– Дорогая, через десять минут начнётся фейерверк. Ириша, это будет фантастическое зрелище. А через пятнадцать минут я пришлю тебе своего помощника Генриха. Ты о нём слышала от меня дома. Он тебя отвезёт на своей машине.

Так и получилось. Игра огней в воздухе восхитила всех гостей.

– Генрих Самуилович, – представился Адамович. – Приказано доставить вас домой.

– Какой вы весь из себя! – восхитилась Ириша. – А меня зовут Ириша. Папа меня так называет, а мама Иркой, хотя тоже меня любит. Она часто мне говорит: «Какая же ты толстая, Ирка! Никто тебя не возьмёт такую замуж».

– Ну, это она не права, – позволил возразить жене хозяина Генрих. – Женщина вообще-то должна быть при теле, плотненькая, чтобы было что обнять.

Сказав это, Генрих сконфузился. Ему самому было непонятно, почему он это говорит совсем девчонке. А эта девчонка вполне по-взрослому кокетливо произнесла:

– Ну ладно, поедемте. Здесь не место для подобных разговоров.

Уже в машине, сев на переднее сидение рядом с Генрихом, она вдруг положила ему на плечо руку и спросила, наблюдая, как он включает зажигание и заводит автомобиль:

– А вы правда думаете, что я, если и полная, то это