Жена штандартенфюрера - Элли Мидвуд

— Я как раз пыталась её починить, когда за мной пришли.

Я протянула открытую ладонь с кулоном доктору Кальтенбруннеру, и он аккуратно взял его у меня. Я заметила, что у него были очень аристократичные руки, хоть и ужасно огромные по сравнению с моими. Мне очень хотелось верить, что он никого не мучал этими руками.

— Эта вещица похожа на что угодно, но не на звезду Давида, а я их много повидал в своей жизни. — Он ухмыльнулся. Я застенчиво улыбнулась в ответ. — Дайте я ещё раз все проясню: эта девушка из зависти к вашей новой позиции нападает на вас и, желая избавиться от соперницы, вызывает гестапо, обвинив вас в сокрытии вашего якобы еврейского происхождения?

Даже я бы лучше не сказала. Однако, я всё ещё должна была быть крайне осторожна с каждым произнесённым словом, стараясь убедить моего следователя в своей невиновности как только могла.

— Герр группенфюрер, я никак не могла подделать мои документы. Они были тщательно проверены офисом самого рейхсфюрера СС, а те люди уж точно отличили бы подделки от оригиналов. Я попыталась объяснить это тому господину, что был здесь до вас, но он и слушать меня не захотел.

— Я с вами абсолютно согласен. Вы не можете быть еврейкой. — Он слегка приподнял мой подбородок и принялся пристально разглядывать моё лицо. Я замерла на секунду. — У вас самые правильные нордические черты, какие я только видел.

Доктор Кальтенбруннер пропустил одну из моих прядей сквозь пальцы, внимательно её рассмотрев и затем так же деликатно заправил волосы мне за ухо. Я не шевелилась; он мог трогать меня сколько хотел, главное, чтобы не бил.

— Вы даже натуральная блондинка. Евреи так не выглядят. — Он зажег новую сигарету и вдруг спросил меня после паузы: — А что там, кстати, была за история с вашим еврейским ухажёром?

— С еврейским ухажёром? — Тут мне даже не пришлось притворяться. Я искренне не знала, о чем речь. — У меня никогда не было никакого еврейского ухажёра. Мой первый настоящий ухажёр стал моим мужем.

Группенфюрер Кальтенбруннер только кивнул несколько раз и начал перебирать документы в моей папке. Наконец он выудил одну из бумаг.

— Вот оно. Адам Крамер. Кто это такой будет?

— Ах, Адам! — Если у меня ещё оставались какие-то сомнения по поводу того, кто был тот таинственный офицер СС, набравший на меня целый файл доносов, то теперь я точно знала его имя: Ульрих Райнхарт. — Нет, герр группенфюрер, Адам был всего лишь моим соседом, который танцевал в одной труппе со мной. Он провожал меня вечерами, чтобы никто меня не побеспокоил, и только. Мы никогда не встречались. И все остальные доносы в этом файле, как и этот, написаны человеком, у которого против меня личная вендетта.

— Дайте угадаю, он танцевал с вами в одной труппе, и вы украли его место? — Доктор Кальтенбруннер не сдержал лукавой ухмылки. Я тоже заулыбалась.

— Нет, герр группенфюрер. Тот человек, он… преследовал меня какое-то время, скажем так.

— Преследовал?

— Ну, вы должны понимать, о чем я. А когда я наконец сказала ему, чтобы оставил меня в покое, он… не очень хорошо это воспринял.

— Что он сделал?

— Чуть мне шею не свернул.

Доктор Кальтенбруннер расхохотался.

— Чуть шею не свернул? А говорят, что у меня проблемы с самообладанием.

Я улыбнулась и слегка пожала плечами.

— Да, этот господин Кунц тоже на это намекнул.

— Что он вам про меня наговорил?

— Сказал, что лучше мне подписать признание, а не то придётся иметь дело с самым страшным следователем в Германии, который самых бесстрашных людей может разговорить меньше чем за двадцать минут.

— О, Господи! — Доктор Кальтенбруннер снова рассмеялся, закрыв глаза рукой. — Он что, и правда вам такое сказал? Бедняжка, не удивительно, что вы были так напуганы, когда я сюда вошёл. Позвольте мне извиниться за этого идиота, он не блещет интеллектом, как вы уже, наверное, догадались.

Он затушил сигарету о стол и положил руку мне на плечо.

— Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, герр группенфюрер.

— Вы больше не дрожите.

— Нет, герр группенфюрер. Спасибо вам за ваш китель.

— Рад был вам помочь, фрау Фридманн. — Он смотрел на меня какое-то время, а затем вдруг спросил, — Вы же меня не боитесь?

Я замешкалась на секунду, не зная что ответить, но затем быстро собралась и улыбнулась.

— Нет, герр группенфюрер. Вы были очень добры ко мне. Спасибо, что выслушали мою сторону.

Он кивнул и взял папку со стола.

— В таком случае, нам остаётся только одно: сжечь всю эту чушь и забыть, что она когда-либо существовала. Вы согласны?

Я ушам поверить не могла. Он действительно собирался меня отпустить?

— Это значит… Что я свободна?

— Абсолютно свободны, фрау Фридманн. И поверьте мне, я бы хотел, чтобы мы встретились при каких угодно обстоятельствах, кроме этих.

— Я тоже, герр группенфюрер.

— Вот и прекрасно. Идём, я подвезу вас домой. Ваш муж должно быть места себе от беспокойства не находит.

— Я не хочу отнимать ваше время, герр группенфюрер…

Он отмахнулся от моих возражений и постучал в дверь.

— Это меньшее, что я могу для вас сделать после того, что вам устроили эти недоумки. Прошу вас.

Я проследовала за доктором Кальтенбруннером обратно наверх, всё ещё не в силах поверить, что человек, которого я так безумно боялась вначале, только что спас мне жизнь.

— Он тебя отпустил? Поверить не могу, что он так просто взял и отпустил тебя.

Было три утра, и я сидела у камина, сжимая в руке бокал коньяка. Генрих, со спутанными волосами и так и не переодевшийся в домашнее, сидел рядом со мной прямо на полу и гладил мне спину. Прошло всего пятнадцать минут с тех пор, как я переступила порог дома, и он бросился ко мне из гостиной, где ждал меня всё это время, спрашивая, что случилось и покрывая моё лицо поцелуями. Я была слишком измученной, чтобы протестовать, да и слишком была рада его видеть.

— Почему это тебя так удивляет? Я ему всё очень обстоятельно объяснила, и он принял мою сторону вместо стороны Гретхен. По крайней мере, с ним куда приятнее иметь дело, чем с тем другим, Кунцем.

— Приятнее иметь дело? Аннализа, ты явно не знаешь, о ком ты говоришь. Кальтенбруннер — самый настоящий садист, который находит какое-то извращённое удовольствие в изобретении новых способов заставить людей говорить. Я не хотел тебе говорить, когда мы только встретили его, но это именно за его хладнокровную жестокость Гиммлер назначил его лидером австрийских СС. А ты называешь его «приятным?»

— Меня бы он в любом случае пытать не стал. Я же женщина.