Двойня в подарок - Виктория Волкова

Не дождавшись моего ответа, отключается первой.

Вот как с ней общаться? Скажите, пожалуйста!

Маленькая инфантильная дурочка!

Зато проняла меня до печенок. До сих пор забыть не могу, как обжимался с ней в мае! Как загнал лодку в камыши и, уложив Лерочку на флисовыый серый плед, скользил губами по тонкой девичьей шее. Где-то неподалеку в реке плескалась рыба. Цапли парили над островами…

Айфон жужжит, отвлекая меня от приятных воспоминаний.

– Мне кажется, ты нас стесняешься, – пишет Лера. – Даже с матерью знакомить не собираешься. Тогда зачем это все? Что ты затеял, Тимофей?

«Опять я наговорила лишнего, – вспоминая разговор с Морозовым, вздыхаю устало. Меняю подгузник Аленке. – Тимофей обиделся на меня. Но мне о нем ничего не известно. И я от страха вынуждена снова воевать и обвинять Морозова во всех мыслимых грехах. Во всем ищу подвох. Хотя Тимофей мог бы и сам все рассказать!»

Стараюсь не разреветься. Получается, но с трудом.

«Хватит, – обрываю собственное нытье. – Не накручивай себя, пожалуйста. Это вредно для дочек!»

Тимофей приедет, поговорим!

Наблюдаю, как ловко Надежда переодевает Анечку. У меня еще так не получается. Беру на руки Аленку. Прижимаю к себе маленькое тельце и с ума схожу от счастья.

Дочки. Мои!

– Ты чего такая серьезная? Случилось что? – осторожно интересуется Надежда, положив малышку в кроватку.

Осторожно прикасаюсь губами к Аленкиному лобику. Кладу дочку в соседнюю люльку. На следующее кормление мы меняемся. Очередь Анечки целоваться с мамочкой. Обеих люблю одинаково. Не делаю разницы.

– Лер? – настороженно зовет Надя, отвлекая меня от материнских размышлений.

Можно промолчать или отшутиться. Но я решаю действовать напрямую.

– Надя, а мама Тимы где-то далеко живет? Она не может приехать на выписку? Или не хочет?

– Это тебе Тима так сказал? – удивляется Надежда.

– Нет, – поспешно мотаю головой. Открываю рот, намереваясь узнать подробности о будущей свекрови, как в палату заглядывает старшая медсестра.

– Лерочка, – интересуется ласково. – У тебя все есть? Ничего не надо?

– Ага! – киваю, улыбнувшись. – Как же хорошо, что вы зашли! Я у вас кольцо свое хочу забрать.

– Тогда иди сразу, – командует старшая. – В журнале у меня распишешься.

Отлично я придумала. Наскоро зачесываю волосы в хвост и несусь вслед за старшей. Тимофей приедет, а я с колечком на пальце!

– Как ваши дела? – останавливает меня в коридоре Марина Николаевна, дежурный доктор. – Ничего не беспокоит?

– Все в порядке, – улыбаюсь я. Обычно врачей днем с огнем не найдешь. Но я тут на особом положении. И каждый норовит со мной поговорить. А мне бы сейчас старшую не проворонить. А то уйдет домой! Завтра Тима приедет, расстроится.

Заскакиваю в полутемный кабинет старшей медсестры. А там уже какая-то женщина сидит в белом халате.

– Вот смотри, – чертит она на листе бумаги. – Тут я посажу розы. А тут – помидоры…

– Ой, извините, – разворачиваюсь в дверях.

– Лерочка, заходи! – кричит хозяйка кабинета. И как только я возвращаюсь, хлопотливо открывает сейф. – Только колечко? Паспорт пусть полежит?

– Давайте все сразу, – не задумываясь, решаю я. В палате – люкс точно ничего не пропадет.

– Тогда у меня в книгах распишись, – машет на стол, где лежат открытыми гроссбух и тетрадка.

– Где? – охаю, не понимая.

– Здесь и здесь, – равнодушно указывает блондинка, сидящая по другую сторону стола.

Быстро ставлю подписи в нужных графах и выхожу, забрав свои главные ценности.

– Господи, и это жена нашего Морозова! Я-то думала… – вздыхает мне в спину женский голос.

– Лена, – шикает на нее старшая.

«Жена, – надевая на палец кольцо, повторяю слово на вкус. – Же-на!»

Как-то не вяжется у меня происходящее с браком. С долгой и счастливой жизнью. С криками «Горько» и фатой на затылке. Может, я другое видела в собственной семье. Мама с папой встречались долго. Нина у них только через три года после свадьбы родилась. А я – еще через два года.

А у меня все наоборот! Сначала дети. Затем муж. И потом уже свадьба!

Правильно бабушка говорит, непутевая!

Где-то в душе екает застарелая горечь. Сейчас уже я так остро не воспринимаю равнодушие родителей. А раньше все никак понять не могла, почему сестру любят больше меня. Она, конечно, очень красивая! Но дело разве в красоте, когда речь заходит о собственном ребенке?

Вернувшись в палату, сразу кидаюсь к дочкам. Спят мои маленькие сокровища! Сердце переполняется от любви. Как можно делить детей? Эту люблю- а эту не нет? Как так можно вообще жить? Разве ребенок должен отвечать за поступки родителей?

– Никогда, никогда вы не узнаете боль черствости и безразличия близких людей. Мама с папой любят вас, мои дорогие! – шепчу и не могу наглядеться на дочек. Такие они красивые.

«Хотя бы ради детей я должна постараться!» – убеждаю себя.

«Да Тимофей к тебе в сто раз относится лучше, чем твои близкие», – напоминает мне внутренний голос.

Так и есть. Только меня угораздило в собственной семье оказаться никому не нужной. Отмахиваюсь от грустных воспоминаний. Какой толк перебирать заново события шестилетней давности. Уехала в семнадцать из дома и все вздохнули спокойно.

Тихонько подхожу к окну. Смотрю на елку, сверкающую огнями. Кажется, вечность прошла с Нового года! Вся жизнь перевернулась. Родились девочки. Появился Тимофей.

Нужно постараться не ссориться с ним. Не ныть постоянно. А то могу надоесть. Девчонок он любит и это самое главное. А я… я постараюсь его не бояться.

– Лера, – окликает меня Надежда, серьезная и задумчивая. – Давай поболтаем. Я чай заварила.

– Давай, – соглашаюсь добродушно. Но что-то в Надином виде настораживает. Слишком она деловая и решительная.

Усевшись на диван, принимаю из ее рук кружку с ромашковым чаем. Прихлебываю, выжидая. Смотрю внимательно, давая собеседнице минутку собраться с мыслями.

Интересно, о чем пойдет разговор? О Тимофее или о здоровье девочек? А вдруг педиатр приходил, когда я забирала кольцо?

Надежда откашливается и сразу переходит к делу.

– Я, конечно, не люблю сплетни, – заявляет она. – И лучше бы тебе Тима сам все рассказал. Но с другой стороны… у тебя в Шанске странные источники информации. Поэтому придется мне.

– Что? – охаю, напряженно вглядываясь в серьезное лицо.