Четыре норвежских конунга на Руси - Татьяна Джаксон

С. Блёндаль [Blondal 1939. Р. 8] отметил, что такого рода ограбление императорского дворца, а тем более его казны, по случаю смерти императора, было в принципе невозможно в столь высоко цивилизованном обществе, каковым являлась Восточная Римская империя. Если бы что-либо подобное происходило, только бы вполне определенное количество комнат, с вполне конкретными предметами в них, было бы открыто для дружинников императора. Однако ни в одном византийском источнике мы не находим и намека на подобный обычай. И все же, по мнению Блёндаля, «хоть небольшое ядро истины» в этом известии Снорри есть. Исходя из того, что «в среде варягов был значительный русский элемент», Блёндаль объясняет термин polutasvarf при помощи русских слов палата и сбор [Ibidem, 9]. Впрочем, при таком понимании термина трактовка стоящих за ним реальных событий не сильно отличается от той, которую дал Снорри Стурлусон. Блёндаль предложил и еще одно толкование слова poliitasvarf от русских слов получать и сбор в значении «налог, пошлина». Он полагал, что варяги, с одной стороны, могли использоваться для сбора податей в тех местностях, где регулярные сборщики дани не могли справиться без военной поддержки, а с другой, – наемники, будучи на длительное время расквартированы в какой-нибудь византийской провинции, должны были получать с местного населения специальный налог [Ibidem, 10–12].[103]

А. Стендер-Петерсен [Stender-Petersen 1940] утверждает, что Снорри ошибался, говоря о трех «обходах палат» Харальдом во время его пребывания в Византии. В действительности этот термин относится к сбору Харальдом даней по поручению Ярослава Мудрого во время его пребывания на Руси. Само слово polutasvarf, по Стендер-Петерсену, – тавтологично, содержит перевод самого себя, оба его корня, первый – русский (полюдье), второй – скандинавский (svarf), означают «поворот, оборот, круговое движение», возможно, с какими-то особыми оттенками значения. Однозначно поддержал точку зрения Стендер-Петерсена лишь Дж. Шепард [Shepard 1973], заключивший на основании этого, что Харальд участвовал в полюдье во время своего первого пребывания на Руси, и датировал его пребывание 1031–1034 гг.

Ф. Дёльгер в рецензии на статью Блёндаля отдал предпочтение мнению этого исследователя [Dolger 1941. S. 250–251]. П. Ле-мерль назвал гипотезу Стендер-Петерсена «весьма остроумной, хотя и не доказанной по всем пунктам» [Lemerle 1960]. X. Бир-нбаум посчитал аргументацию Стендер-Петерсена весьма противоречивой [Birnbaum 1981. Р. 18]. Г Г Литаврин также более согласен с Блёндалем, нежели со Стендер-Петерсеном, «так как те же саги сообщают, что Гаральд отсылал свои богатства из Византии на сохранение Ярославу Мудрому, был обвинен в присвоении казенных денег и добычи и даже подвергся аресту» [Литаврин 1972. С. 596; Литаврин 1967. С. 83-84].

Возможности для присвоения государственных средств и личного обогащения у Харальда несомненно были, если он, согласно теории Блёндаля, привлекался для сбора налогов. В. Т. Пашуто подчеркнул, что «варяжский корпус использовался для сбора дани и полюдья и на Руси... и в Византии (Гаральд Сигурдарсон, будущий зять Ярослава, не раз участвовал в polutasvarf); при участии в сборе дани варяги получали одну треть – это русская традиция; впрочем, одну треть добычи получал корпус руссов в Византии во время похода Василия II на Болгарию, одна треть шла императору, другая – греческому войску» [Пашуто 1968. С. 25].[104]

В целом ряде королевских саг записи начала XIII в. (в «Гнилой коже», «Красивой коже», «Круге земном», «Саге о Кнютлин-гах»), а также (без упоминания имени невесты) в «Деяниях епископов гамбургской церкви» Адама Бременского (ок. 1070 г.) содержатся сведения о браке Елизаветы и Харальда Сурового Правителя.

Возвращаясь на Русь, будучи обладателем такого огромного богатства, «какого никто в северных землях не видел во владении одного человека,» – рассказывает Снорри Стурлусон, – «сложил Харальд Висы радости, и всего их было шестнадцать, и один конец у всех» [Hkr. (IF, XXVIII, 89)]. Та же строфа, что и в «Круге Земном», цитируется в другом своде королевских саг – «Красивая кожа» (ок. 1220 г.) [Fask., 232]. В «Гнилой коже» и «Хульде» приводятся шесть строф Харальда, посвященных «Элизабет, дочери конунга Ярицлейва, руки которой он просил»:

И в этих поездках сочинил Харальд Висы радости, и всего их шестнадцать, и один конец у всех, хотя здесь записаны немногие. Вот одна [из них]:

«Корабль проходил перед обширной Сицилией. Мы были горды собой. Корабль с людьми быстро скользил, как и можно только было желать. Я меньше всего надеюсь на то, что бездельник будет нам в этом подражать. Однако не хочет девушка в Гардах чувствовать ко мне склонности».

Этим намекает он на Элисабет, дочь конунга Ярицлейва, руки которой он просил, как раньше говорилось; и так сказал он:

«У трендов оказалось больше войска; мы выдержали поистине горячий бой; будучи молодым, я расстался с молодым конунгом, павшим в бою. Однако не хочет девушка в Гардах чувствовать ко мне склонности.

Нас было шестнадцать на корабле, когда внезапно поднялась буря; нагруженный наш корабль был полон воды, которую мы вычерпывали. Я меньше всего надеюсь на то, что бездельник будет нам в этом подражать. Однако не хочет девушка в Гардах чувствовать ко мне склонности.

Я владею восьмью искусствами: умею слагать стихи; умею быстро ездить верхом; иногда я плавал; умею скользить на лыжах; я опытен в метании копья и владении веслом; я также знаком с игрой на арфе и поэзией.

Я родился там, где уппландцы натягивали луки; теперь у меня есть корабли, ненавистные населению, которые плавают среди островов; с тех пор, как мы спустили его на воду, корабль мой рассекал много морей. Однако не хочет девушка в Гардах чувствовать ко мне склонности.

Кроме того, ни вдова, ни юная девушка не смогут отрицать, что мы у южного города храбро сражались своими мечами. Я прокладывал путь острием копья; там есть доказательства наших подвигов. Однако не хочет девушка в Гардах чувствовать ко мне склонности» [Msk., 85–87; Hulda, 169].

Надо сказать, что такого рода «любовная лирика» для творчества северных скальдов весьма не типична («Но северные скальды грубы, / Не знают радостей игры, / И северным дружинам любы / Янтарь, пожары и пиры,» – О. Мандельштам). И тем не менее именно «Висы радости» Харальда завоевали большую популярность в России, начиная с конца XVIII в. Число их переводов на русский язык и вольных переложений достигает полутора десятков. Не могу удержаться от того, чтобы не процитировать некоторые из них, хотя бы в сокращении.

В 1793 г. Н. А. Львов опубликовал отдельной брошюрой поэтический перевод под заголовком «Песнь Норвежского витязя Гаральда Храброго, из древней Исландской летописи Книтлинга сага господином Маллетом выписанная, и в Датской Истории помещенная, переложена на Российский язык образом древнего стихотворения, к примеру, Не звезда блестит далече во чистом поле»:[105]