Архив - Виктория Шваб

— А что насчет Библиотекарей? — спрашиваю я, пока мы спускаемся по лестнице. — Ты как-то говорил об увольнении. О том, чем можно заниматься после этой службы. Но получается, что ты вообще ничего не будешь помнить — человек, сплошь состоящий из дыр.

— Для Библиотекарей сделано исключение, — говорит он, спустившись на лестничную клетку, но в его голосе сквозит какая-то горечь. — Когда мы оставляем пост, нам сохраняют воспоминания. Можно назвать это наградой за службу.

Он пытается улыбнуться, но не очень успешно.

— Это — лишняя мотивация для того, чтобы работать еще лучше, мисс Бишоп. Теперь, если ты уверена…

— Да.

Мы возвращаемся в Атриум.

— И что теперь? — шепотом спрашиваю я, когда мы минуем табличку «Соблюдайте тишину».

— Ты будешь делать свою работу, а я — продолжать поиски.

— Тогда я тоже буду искать, только во Внешнем мире.

— Маккензи…

— Если мы будем действовать с двух сторон…

Я замолкаю, услышав шаги, и, обогнув ряд стеллажей, мы сталкиваемся с Лизой и Кармен. За ними шагает еще одна Библиотекарша с длинной рыжей косой, но, когда мы все останавливаемся, она уходит дальше.

— Так скоро уходите, мисс Бишоп? — спрашивает Лиза, но в вопросе нет фирменной едкости Патрика.

— Привет, Роланд, — говорит Кармен. Увидев меня, она смягчается, ее взгляд теплеет. — Маккензи, привет!

Ее поцелованные солнцем волосы сегодня аккуратно зачесаны назад. Я снова поражена тем, как юно она выглядит. Я знаю, что здесь, в Архиве, возраст — лишь иллюзия. Она уже точно намного старше, чем в тот день, когда впервые пришла сюда, но это все равно не укладывается у меня в голове. Я понимаю, почему многие Библиотекари, те, что уже в возрасте, предпочли спокойствие Архива вечной погоне и опасностям Отряда. Но зачем это понадобилось ей?

— Привет, Кармен, — Роланд напряженно улыбается. — Я как раз объяснял мисс Бишоп, — он говорит подчеркнуто формально, — как работают разные отделы Архива. — Он протягивает руку и проводит пальцем по табличке на одном из ящиков. — Белые таблички, красные, черные. Вот об этом мы говорили.

В Архиве существует цветовое обозначение — белые таблички для обычных Историй, красные — для тех, кто просыпался, и черные — для тех, кто смог выбраться во Внешний мир. Но я видела только белые таблички. Красные и черные хранятся отдельно, глубоко в лабиринтах Архива, там, где тишина просто непроницаемая. Я знаю об этой цветовой схеме уже пару лет, но не перечу Роланду и просто киваю.

— Держитесь подальше от седьмого, третьего и пятого, — вдруг говорит Лиза. Словно в подтверждение ее словам, в отдалении раздается низкий гул, похожий на гром. Она вздрагивает и морщится. — У нас небольшие технические проблемы.

Роланд хмурится, но не задает вопросов:

— Я как раз провожал мисс Бишоп к выходу.

Библиотекарши кивают ему и уходят. Мы с Роландом в молчании возвращаемся в приемную. Сидящий за столом Патрик оглядывается на нас и начинает собирать вещи.

— Большое спасибо, — говорит Роланд, — что подменил меня.

— Я даже твою музыку не выключил.

— Как мило с твоей стороны, — говорит Роланд со своей обычной улыбкой. Он садится за стол, а Патрик уходит, зажав под мышкой папку с документами. Я шагаю к выходу.

— Мисс Бишоп.

Я оглядываюсь на него.

— Да?

— Никому не говори.

Я киваю.

— И пожалуйста, — добавляет он, — будь осторожна.

Я улыбаюсь:

— Как всегда.

Вздрогнув от прикосновения прохладного воздуха к коже, я выхожу в Коридоры. После схватки с Хупером я еще ни разу не охотилась, поэтому чувствую себя на взводе и более напряженной, чем обычно. Дело даже не в неудачной охоте, а в страхе ударить в грязь лицом. Если меня признают негодной, я все равно неспособна буду уйти. Лучше бы Роланд вообще ничего не говорил.

Оставь надежду всяк, сюда идущий.

Почувствовав, как сдавило грудь, я делаю глубокий вдох, пытаясь расслабиться. В иные дни Коридоры вызывали у меня приступ клаустрофобии, но сейчас я не могу позволить себе подобной роскоши. Лучше просто выкинуть подобные страхи из головы и целиком сосредоточиться на задании — мне нужно очистить Архивный лист, сделать свою работу. Я уже собираюсь коснуться ладонью стены, как вдруг нечто завладевает моим вниманием.

Звуки — далекие, напевные — кружатся по лабиринту проходов. Я закрываю глаза, пытаясь отгородиться от них. Слишком непонятные, чтобы быть словами. Они переплетаются в узор, ритм… мелодию?

Я замираю на месте.

Кто-то напевает в глубине Коридоров.

Моргнув, я отталкиваюсь от стены и думаю о девочках в своем списке. Но это низкий мужской голос, к тому же Истории не поют. Они кричат, плачут, бьются о стены и молят, чтобы их выпустили, но никогда не поют.

Мелодия эхом обвивается вокруг стен, я даже не сразу понимаю, откуда исходит звук. Я поворачиваю снова и снова, пока голос не становится громче, и тут я наконец вижу его. В темном тупике сияют серебристые волосы. Он стоит ко мне спиной, сунув руки в карманы и задрав голову вверх, будто пытается увидеть свет звезд в перевернутой бездне Коридоров.

— Оуэн!

Он замолкает, но не оборачивается.

— Оуэн! — снова зову я и приближаюсь к нему.

Он оглядывается через плечо, обжигая ледяными синими глазами. Они будто мерцают в темноте. И тут в меня врезается нечто — высокие грубые ботинки на шнуровке, дурацкое розовое платьишко, короткие русые волосы и расширенные от ужаса темные глаза. Она бежит дальше по проходу. Я начинаю преследовать ее, радуясь, что яркое платье видно издалека, а ботинки громко топают по полу. Но она оказывается быстрой бегуньей. Я ухитряюсь нагнать и схватить ее. Она дерется и царапается так, будто я чудовище, и, таща ее к двери на Возврат, я задумываюсь, что, возможно, действительно могу быть такой.

Вытащив лист из кармана, я смотрю, как Джина Фрит, 14, медленно испаряется со страницы.

Я немного пришла в себя после новой схватки — страх отступил. Опираясь на одну из дверей, чтобы перевести дыхание, я понимаю, что становлюсь самой собой.

Я возвращаюсь к тому месту, где нашла Оуэна, но он пропал.

Покачав головой, я отправляюсь на поиски Мелани Аллен, выслеживаю ее и отвожу на Возврат, все время прислушиваясь — не запел ли Оуэн снова. Но он молчит.

Покончив с листом, я возвращаюсь в кофейню, чтобы освободить Уэсли из ярма домашних забот. Чтобы сэкономить время, я пользуюсь дверью в чулан. И замираю на пороге.

Он уже не один.

Я крадусь вдоль стены и выглядываю. Они оживленно болтают с папой, обсуждая достоинства колумбийского кофе. Уэсли протирает пол шваброй. Все вокруг сверкает чистотой. В центре мраморного пола блистает красная каменная роза диаметром со столик.