Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке - Михаил Фоменко

рейсе, в хорошую погоду; Гриша Матвейчук выстукивает что-то своим телеграфным ключом на Большую землю; а я на штурманской линейке прикидываю тонна-километраж и примерную производительность полета.

И вдруг, бах! — пушечный выстрел, и оба мотора, дав по несколько выхлопов, стали. Клинк мигом очнулся и принялся проверять бензокраны, показания приборов и все такое.

У меня все внутри оборвалось… Выключаю автопилот, перевожу самолет в планирование. Начинаю соображать, куда девать шестнадцать тонн нашей техники.

— Командир, — крикнул Матвейчук, — я сейчас передаю по радио, что моторы отказали.

— Я точно знаю этот район, — наклонился ко мне Бондарев. — Я не прерывал детальной ориентировки…

Я кивнул хлопцам — действуйте! — и выбираю местечко получше. Но что справа, что слева — один черт: для посадки самолета местность никудышная…

Стало тихо-тихо. Машина снижается, горы все ближе, настроение падает вместе с высотой. По передним стеклам текут и смерзаются струйки крови. Здоровенная птичья лапа точно скребет когтями по стеклу.

Надо же случиться такому! Даже над Гималаями в воздухе оказалось тесно, и мы не разминулись с какой-то огромной птицей. Крылатый хищник, властитель местных небес, решил отомстить нашей технике, без труда ворвавшейся в его холодные владения…

Ах, еще бы тысчонки две высоты и Клинк возможно сумел бы вдохнуть жизнь в моторы! Но где их взять, старина? «Лунные» скалы вылезают со всех сторон и растут, будто мы рассматриваем их сквозь увеличительное стекло.

Вот справа узкое ущелье, километров на двадцать в длину, а у самого начала его единственная пригодная площадка. Подвернули мы с Кузнечиком вправо и сели на нее с убранным шасси.

И только тогда я почувствовал усталость.

Редчайший случай в авиации, и надо же ему достаться на нашу долю! Дело было к вечеру и всего в 347 километрах от цели, старина…

Конечно, мы знали, что завтра, пусть через два-три дня нас найдут, но все же картина не из приятных. Хлопцы мои держались бодро, а Кузнечик с Клинком даже начали сражаться в шахматы. Продуктов у нас вдоволь.

Спали в пилотской кабине, в меховых мешках. При посадке дверь грузовой кабины выломало, и мороз там делал что хотел.

Утро… Бондарев готовит завтрак, Матвейчук включил рацию (благо аккумуляторы целые!) и связался с Большой землей.

— Командир, — сказал он, — спрашивают: как самочувствие и сможем ли продержаться еще сутки?

— Сможем, — ответил я. — Пусть вышлют другой самолет в экспедицию…

— Они так и делают.

— Ну и отлично.

После завтрака, для поддержания духа, я предложил ребятам продолжить шахматный турнир. Кузнечик полез в грузовую кабину, где он накануне оставил доску с отложенной партией, пошарил там и возвратился с лицом белым, как снег на скалах.

— Что с тобой, парень?

— Командир, шахмат нет…

— Будет тебе, Кузнечик!

— Даю слово, командир, и там… чьи-то следы…

Я мигом вылез из самолета, глянул на снег и обмер. Веришь ли, старина, всякая всячина в голову полезла, будто фильтры в мозгу засорились!

— Это… «снежный человек», — прошептал Бондарев, вылезая за мной.

Тогда я немного успокоился: снежный или другой, во всяком случае — человек, а не дьявол. С пистолетами в руках мы двинулись по следам. Отошли уже метров на пятьсот, как мой Кузнечик ойкнул и присел, а Клинк попятился и почему-то стал умильно приговаривать:

— Кутю-кутю-кутю…

Снова меня бросило в жар. Вижу: из-за скалы выглядывают два волосатых рыжих великана и наблюдают за нами. Под мышкой один из них держит нашу шахматную доску.

Но что меня поразило более всего, так это то, что они не убегали от нас! А ведь все, что я слышал и читал до сих пор о йети — снежном человеке говорило за то, что они должны были убежать.

Стали мы ласково увещевать их на разные голоса и подходить ближе. Йети по-прежнему не убегают, только переводят взгляды с нас на самолет, и такое впечатление, что вид нашего самолета внушает им не страх, а напротив — успокаивает!

— Бондарев, — тихо говорю я, — дай-ка им свою штурманскую линейку, она белая, блестящая, должна им понравиться.

— Ни за что! — с достоинством произнес штурман.

— Командир, — прервал его Матвейчук, — я им лучше дам хлеба: у меня есть в кармане булка. Дать?

— Попробуй.

Гриша смело подошел к ним и протянул половину булки одному и половину — другому. Взяли!

— Молодцы, шахматисты, — подбодрил их Бондарев, и знакомство стало налаживаться.

Дальше — лучше. «Шахматисты» пошли вместе с нами к самолету и без всякой боязни (заметь это, старина!) полезли в грузовую кабину.

Это были крепкие ребята с длиннющими руками, короткими ногами. Головы у них были чуть откинутые назад, заостренные к макушке. Уши острые, большие надбровные дуги и довольно мирно смотревшие карие глаза. Но зубы них такие, что они могли бы перекусить и подмоторную раму, если бы не питали какой- то удивительной симпатии к технике.

Прошло часа два. Мы пообедали вместе с гостями, и дружба их стала простираться так далеко, что вскоре один из них даже полез целоваться с Клинком.

— Я вижу, что у тебя налаживаются с ними вполне родственные отношения, — заметил Бондарев, жуя колбасу.

— Во-первых, я жертвую собой во имя науки, а, во-вторых, — ответил Клинк, — стоит мне сейчас молвить словечко и кое-кому не сдобровать…

— Нет, нет, тезка, — взмолился штурман, — я сказал это, движимый только чувством юмора и уважением… к науке.

Тут другой йети, как бы желая не обидеть и штурмана, дружески обнял его за плечи, и я явственно услышал хруст чьих-то костей. Впрочем, секунду спустя Кузнечик отвлек йети горстью шахматных фигур, и Бондарев был спасен.

Йети, ответив Кузнечику благодарным взглядом, принялся пищать от радости и издавать гортанные звуки.

Часом позже мы вышли из самолета, и йети пошли к горам, оборачиваясь и точно приглашая нас следовать за ними. Любопытство, старина, великая сила и не каждый совладает с ней! Мы пошли за ними.

Менее чем в трех километрах от места нашей вынужденной посадки йети стали спускаться вниз по хорошо протоптанной тропинке. Она круто сворачивала за острый выступ скалы, и когда мы обогнули ее, то увидели… Я не могу передать тебе наше изумление. Картина казалась совершенно фантастической. Между скал был прочно зажат корабль, точнее его останки. Не самолет, а именно корабль, космический корабль.

Мы провели в ракете несколько часов. Призвав на помощь всю свою сообразительность, сопоставляя фотографии, которые были в фотоальбомах, схемы и чертежи, мы попытались представить, что же произошло с этим космическим кораблем. Было очевидно, что ракета разбилась при посадке, и люди, обитатели другой