Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Сэмюэл Рэй Дилэни

в тяготах его жизни, в которые мог внести свою долю и я; возможно, мои попытки быть ему другом и мое себялюбие в равной мере надорвали то, на чем он держался. Могу сказать лишь одно: через пятнадцать, двадцать или двадцать пять дней безумие миновало.

Лежа нагишом у перил, он очнулся в пятый раз за четверть часа – или за пять часов.

Рядом разговаривали трое мужчин. Один бритоголовый, с нарисованными вокруг глаз крыльями и драгоценными камнями в ушах. Другой длиннопалый, в холщовой тунике, похожий на писца. Третий был коренастый мастеровой с запыленными руками и ногами – на поясе у него висел молот, как у солдата меч.

«Помните, как Ванар ходил сюда за мальчиками?» – говорил бритый.

«Как же, – отвечал мастеровой, – я его часто видел, и говорили о нем постоянно. Но меня он ни разу не брал, не знаю уж почему».

«Вот какие ему были по вкусу, – указал бритоголовый на юношу у перил. – Чем грязней и безумней, тем для него желанней. Как забредет такой на мост, Ванар тут же его и подцепит».

«Неправда твоя, – возразил мастеровой. – Он высматривал желтоголовых варваров, что толкутся у рынка. – У него самого голова была вымазана чем-то черным вроде болотной грязи. – Такого бедолагу, как этот, он мог напоить-накормить, от дождя укрыть где-нибудь – я сам видел, – но для утех брал только желтоволосых южан».

«Я раз видел, как он уводит пухлую такую горяночку, – сказал писец с варварским почему-то акцентом. (Мой безумец следил за ними, не поднимая головы.) – Хороший был человек Ванар, хоть и нравный. Думаю, таким и был его настоящий вкус. Бывало, он и мальчиков забирал – но, может, просто чтоб поговорить с ними или помочь. Все о нем хорошо отзываются. Грустно это, знаю, но он не пользовался бы такой репутацией, если б девушек не любил. А их здесь куда больше, чем мальчиков».

«Нет-нет, дорогие мои, – заспорил бритоголовый. – Вы сюда в те дни только захаживали, я помню, а я постоянно здесь находился и в гильдии состоял. Насмотрелся на эту заросшую канаву больше любого из вас и знаю, зачем он ходил на мост».

«Забавно было смотреть, как он тут разгуливает, – хмыкнул мастеровой. – Я знал, конечно, что он богат, но как узнал, что он граф, чуть без памяти не упал».

«Граф, говоришь? Наследным сюзереном он был, вот кем! Ты, должно быть, слышал, как его кличут графиней. И таскалась сюда эта графиня, словно ее дома в Неверионе никто не ждал».

«Ну, – вставил писец, – если ты богат, как господин Ванар, кое о чем можно не беспокоиться».

«Этот мост всякое повидал. – Лысый потрогал уши пальцами в перстнях. – В том числе и такое, о чем лучше не говорить. Помните, как…»

Они отошли прочь, и тут безумец понял, что все это время слышал только их троих. Он знать не знал, кто такой Ванар, и не узнал никогда, но ты, я вижу, улыбаешься. Возможно, они и впрямь говорили о Ванаре, однако есть немало других, побудивших бы тебя улыбнуться. Он слышал их и понял, о чем они говорят. Вокруг было тихо, не считая тарахтящей, запряженной ослом тележки. Великая тайна, которую он так жаждал узнать, уже прозвучала.

Оказалось, что это обыкновенная банальность наподобие «ты – это ты, и более ничего». Впрочем, не совсем так. Когда он после пытался передать ее мне, то так и не вспомнил, что слышал – хотя, похоже, для того и рассказывал, чтобы вспомнить. Истина была куда проще – такая простая, что, раз услышав, сразу забываешь ее и больше о ней не думаешь.

Но голоса, изрекши ее, умолкли.

Костяшки его пальцев почернели от грязи, ладони были немногим чище – их линии походили на проведенные чернилами знаки.

Щека на ощупь казалась не менее грязной. На голени и щиколотке обнаружились ссадины – он смутно помнил, что кто-то его оттолкнул, и он ободрал ногу о тележное колесо.

Он поднялся на ноги. Болело все от плеч до колен, из носа текло в усы. Прихрамывая, он дошел до конца моста и двинулся дальше, на рынок.

4

Встречные старались на него не смотреть, но пялились, отойдя подальше. До какого же скотского состояния он дошел, о безымянные боги? При этой мысли он ухмыльнулся и пошел дальше, к фонтану.

Вода там струится в чашу из естественной трещины в скале, да ты и сам это знаешь – сколько раз останавливался попить, идучи с нашего представления.

Там уже собралась очередь из пяти человек. Стоявшая впереди молодая женщина с зеленой повязкой на неровно подстриженных волосах, взглянув на него, придвинулась вплотную к чистильщику сточных канав перед ней. Вставший сзади продавец фиг с почти пустой корзиной на шее отошел назад.

Мой друг зажмурился, перевел дух и снова заулыбался. Женщина, поспешно напившись, ушла. Он опустил руки в родниковую воду и сразу покрылся мурашками, как ощипанный цыпленок, но храбро помыл лицо, подмышки, руки до локтей, шею, грудь и приступил к тому, что пониже пояса.

Грязная вода стекала на кирпичи.

Продавец фиг, две женщины и мужчина терпеливо ждали, когда он закончит, но метельщик со своим орудием на плече выругался и ушел прочь между двумя рядами. В левом продавали садовый инструмент и пряности, в правом посуду и мед.

Под конец мой приятель прислонился к чаше и, поднимая ноги поочередно, вычистил грязь между пальцами. Продавец фиг сдался и тоже ушел, женщина посмелее подошла напиться. Ее суровый взгляд заставил парня погодить с омовением. Под ногами у него, где кирпич протерся до природного серо-зеленого камня, собралась целая лужа. После купания он дважды обежал вокруг рынка, оттопырив локти, чтобы просушить бока и подмышки, и снова вышел на мост.

Его окликнули двое знакомых ребят. Он помахал им. Его вдруг охватило чувство причастности к этому месту, к каменной жиле, где толчется весь город, чье эхо прокатывается от гавани до Высокого Двора.

«Эй!» – крикнул торговец зерном, часто водивший его в свою житницу, где закатные лучи падали на солому сквозь дыры в крыше.

Он обернулся, с улыбкой подошел к старику, глядевшему на него как-то странно, положил руку ему на плечо, прикрытое бурой тканью.

«Ты ведь еще здесь побудешь? Я мигом, отче, дождись меня…»

«Уж и не знаю, – ответил тот. – Что это с тобой творилось на прошлой неделе? Я тебя видел… ну, может, и не тебя…»

«Подожди меня, отче! Я знаю, вид у меня сейчас неважнецкий, но ты