Джентльмен что надо - Нора Лофтс

Вполне вероятно, подумала Лиз, королева полна желания удержать при себе мужчину, но не способна овладеть им. Что в таком случае она, Лиз, должна предпринять? Ответ напрашивался сам собой. Что сделала сестра Елизаветы для того, чтобы удержать в Англии Филиппа Испанского? Привязала его к себе байками о своей беременности, и он в них поверил и ждал до бесконечности рождения ребенка, который никогда не был зачат. Не попытаться ли и ей поступить так же? Сможет ли это удержать Ралея при ней? Вряд ли. Может, на какое-то время это и расстроит его планы. Однако не только планы, но и его веру в нее, и радость общения с ним. Слишком дорогая цена.

Лиз в одинаковой мере почувствовала себя и измученной, и несчастной. Устало поднявшись, она отставила в угол станок и ушла спать.

Спустя час или чуть позже Ралей потянулся к ней и хотел привлечь ее к себе. Он мечтал о примирении и о любви в те короткие мгновения, что еще оставались у него. Но Лиз отвернулась от него и молча отодвинулась на самый край широкой постели. Он был слишком гордым и щепетильным человеком, чтобы повторить попытку примирения.

На следующий день ранним утром он покинул Шерборн и отправился собирать корабли и товары, подыскивать людей, готовых разделить с ним трудности путешествия.

Третьего февраля сквозь непроходимый снежный буран он вернулся в Шерборн проститься. Лиз, которую на протяжении этих трех недель раздирали противоречивые чувства любви и ненависти к нему при воспоминании об их расставании, теперь на минуту заколебалась, прежде чем поцеловала его по приезде в Шерборн. Ралей за дорогу продрог и устал; он ожидал, что она обрадуется его появлению, но заметил заминку при встрече и вдруг ужасно рассердился. Сбросив плащ, он резко приказал:

– Пришли мне сюда еду. Сейчас подойдет Миер, чтобы получить поеледние указания.

Он быстро прошел по коридору в свой кабинет и на весь остаток вечера заперся в нем со своим управляющим.

Лиз безутешно слонялась вокруг его одежды и книг, которые он собирался взять с собой и которые со всей присущей ей тщательностью она упаковала. Она вынула из ящика со стружкой нелепого Будду и вгляделась в его непостижимую улыбку. Все мы идолопоклонники, подумала она. Уолтер был моим идолом, но он не был так несокрушим, как этот твердый зеленый бог. Пожалуй, впервые Лиз поняла, что из них двоих она – слабейшая и что, если она не добьется примирения с ним и не признает свое единодушие с его целями и интересами, ее дальнейшая жизнь будет искалечена навсегда. В его жизни было так много интересов; у нее было только три: Уолтер, ребенок и Шерборн. И самым важным для нее из этих трех был первый. Она осознала это сегодня, когда он уронил поднятые для объятия руки и улыбка сошла с его лица. Сейчас Лиз готова была на все, лишь бы вернуть то мгновение и изменить его. Это было невозможно, но впереди еще маячила ночь.

Она зашла на минуту к Уолтеру-младшему и поправила сползшее с него одеяло. Потом медленным шагом вошла в спальню. Распустила свои волосы и долго расчесывала их. Она прислушивалась к тишине в доме и слышала, как уходил Миер, как он желал удачи хозяину и обещал ему, что тот, вернувшись, найдет все в полном порядке в своем поместье. Она слышала, как муж накинул засов на дверь, прислушалась к его шагам по лестнице. И не услышала их. Сначала она подумала, что он убирает свои книги и бумаги и гасит свечи. Но прошел тот короткий промежуток времени, который был необходим для этого, и не прозвучало ни звука.

Лиз уже разделась, и теперь сквозь ночную рубашку ужасный холод пробирал ее до костей. Она взглянула на постель. Остатки прежней Лиз убеждали ее лечь и, если сможет, заснуть или притвориться спящей, если заснуть не удастся. Но рожденная этим утром новая женщина при этом предположении чуть не умерла от страха. Это значило бы, что Ралей всю ночь проведет внизу. Нельзя, чтобы последние их часы так пролетели. Завтра она просто не сможет подойти к нему. А сколько еще таких «завтра» ждет ее впереди? Для ее рук, для ее голоса он будет недостижим. Мысль об этом стала еще мучительней, когда она вспомнила о его достоинствах. Он был всегда добр. В век, когда на людях демонстрировалось рыцарство, а в интимной жизни царила жестокость, он всегда был с нею нежен и предупредителен. Он никогда не давал ей повода для вульгарной ревности. Он женился на ней и тем самым разрушил свою карьеру, которую теперь такими отчаянными мерами пытается восстановить. И в конце-то концов получается так, что это она своими собственными руками посылает его в эту опасную авантюру. Лиз зажгла свечу и босая сбежала вниз по лестнице и по коридору к нему в кабинет.

Он сидел у догорающего огня в камине. На столе стояли погасшие свечи, а те, что были на каминной полке, должны были вот-вот погаснуть. Уолтер сидел, опершись локтями в колени и положив подбородок на руки, и глядел на тлеющий угольки.

Он повернулся на звук открывающейся двери. Лиз не успела произнести заготовленные слова, как Уолтер, увидев ее босые ноги, вскочил с криком:

– Любимая, бедные твои ножки!

Он обнял ее за дрожащие плечи и усадил в свое кресло; взяв в руки ее ноги, он подержал их над огнем. Лиз уже не могла сдерживаться. Она в слезах уронила свое лицо ему на плечо, обхватила руками его голову, так что почувствовала уколы его жестких черных волос у себя на пальцах. Ралей так крепко прижал ее к себе, что пуговицы от его камзола оставили синяки у нее на груди. Их губы встретились в поцелуе, и он ощутил соль от слез на ее губах. Не было нужды ни в каких объяснениях. Он просто отнес ее наверх, в спальню.

И свою последнюю ночь они провели как любовники. А утром, накинув на голову шаль и взяв на руки малыша, она стояла под непрекращавшимся снегопадом и смотрела, как он садится на коня. Ралей наклонился к ней, в последний раз поцеловал ее и сжал ее руку своей теплой, ласковой рукой.

– Не бойся за меня, любовь моя. Человек обычно заранее чувствует, если идет на смерть. Я вернусь к тебе.

Он отпустил ее руку и надел перчатку.

В конце подъездной дороги Ралей обернулся в седле и помахал ей рукой. Она подняла пухленькую ручку мальчика.

– Помаши, Уолтер.

И вскоре пелена густого снега и стволы деревьев скрыли его. Сильный ветер рвал с нее шаль. Лиз повернулась и, покрепче прижав к себе малыша, поднялась по ступенькам в притихший дом.

ГВИАНА. 1595 ГОД

Еще немного – и они поймут. Трещали от напряжения мускулы на груди гребцов, когда они налегали на весла; их голые торсы блестели от пота, и его прогорклый запах смешивался с запахом тухлых продуктов на барже.

Ралей встал и помахал руками.

– Это большая река, ребята. Это Ориноко.

– Все тридцать миль шириной, если измерить! – испуганно прокричал Кеймис,

– Зато она ведет в самое сердце «золотого города»! – крикнул Ралей.

Баржа и лодки вышли на сверкающее лоно великой реки, и все, в том числе и их лидер, облегченно вздохнули. Это была настоящая река, можно теперь и в «золотой город» поверить. День за днем, многие дни их мучили сомнения, а есть ли вообще большая река. Они блуждали среди бесконечных протоков, которые, казалось, текли во всех направлениях, даже вспять, по плоским, заросшим джунглями землям. Они задыхались, пробираясь на своих лодках сквозь зеленые туннели мрачной растительности, огромные деревья смыкались своими вершинами у них над головами, неба не видно было за множеством лиан, которые сплели живую, цветущую крышу из своих ветвей, переброшенных с одного берега на другой. Встречались такие места в этих протоках, где приходилось прорубать топорами путь через сплетение лиан. Но эта большая река протекала по открытой местности, и у людей, которые сникли было от недостатка воздуха, теперь захватило дух от жуткой радости, и они продолжали продвигаться вперед.