Империя хирургов - Юрген Торвальд

За время поездки я узнал, что он учился в Берлине, в Вене узнал об изобретении ларингоскопа и заинтересовался новой областью медицины – ларингологией. Затем он приехал учиться в Лондон, где и остался. Его профессиональная практика имела большое значение. Два года назад он занимался лечением премьер-министра Великобритании Гладстона и так быстро избавил его от воспаления гортани, что во время предвыборной кампании Гладстон смог произнести свою речь. Кроме того, он на ранней стадии диагностировал множество случаев рака гортани, поэтому его пациенты, перенеся операцию, прожили долгую жизнь, в некоторых случаях даже не омраченную последствиями заболевания.

Я осведомился, откуда у Семона особые сведения о болезни кронпринца. На это Хорсли ответил: «Очень просто: он вырос в Берлине вместе с обоими сыновьями немецкого рейхсканцлера Бисмарка и до сих пор сохранил дружеские отношения с одним из них. Он знаком со многими берлинскими врачами, особенно врачами-ларингологами. Также он близко знаком с Маккензи, так как долгое время он проработал ассистентом в его больнице. Это была его первая поездка в Лондон, и именно тогда он решил открыть здесь свою практику. Семон перевел на немецкий самую известную книгу Маккензи о заболеваниях гортани, он же составил к ней подробные комментарии. В целом же Семон давно отстранился от Маккензи. В случае если вы решите к нему обратиться, он сам расскажет Вам о его на то причинах. Он один из самых непредвзятых, порядочных и смелых людей, которых я только знаю. У него прекрасный дом и еще более прекрасная жена, тоже немка. Одним словом, исключительный человек. Разыщите его – Вы не пожалеете об этом».

И Хорсли оказался прав. Я ни разу не раскаялся в том, что ближе сошелся с Семоном. Через два дня я посетил его дом на Уимпоул-Стрит. Здесь мне стала известна ранняя история болезни кронпринца, о предпосылках которой едва ли кто-то догадывался. Позже картина дополнилась фактами, почерпнутыми из разговоров с другим свидетелем тех дней. Такой я и привожу ее здесь.

Чуть больше трех месяцев назад, утром шестого марта 1887 года Карл Герхардт, уже два года являющийся профессором терапевтической медицины в Берлинском университете, был срочно вызван во дворец наследного принца. Его встретил личный врач Его Величества, генерал-майор медицинской службы Вегнер. От него Герхардт узнал, что своим визитом обязан самому кронпринцу. Как оказалось, с января его мучила непроходящая хрипота, на которую никто не обращал особого внимания. Дыхательные пути кронпринца с детства были подвержены простудам и были слабым местом этого внешне здорового человека. Поэтому сначала Вегнер предположил, что наследный принц простудился.

Когда Герхардт вошел, кронпринц стоял посередине комнаты – высокий, стройный, крепкий и широкоплечий, голубоглазый, с густыми светлыми волосами и бородой – неоспоримый идеал для многочисленных немцев и немок, вполне отвечавший вкусам эпохи и определенным политическим симпатиям. Герхардт был молод и недавно работал в Берлине, поэтому имел недостаточно связей, чтобы догадаться, что за красотой и блеском может скрываться трагедия. Дело было в том, что ему шел уже шестидесятый год, но он оставался кронпринцем. Через несколько дней его отец, кайзер Вильгельм, должен был отпраздновать свой девяностый день рождения. Нельзя было предвидеть, как долго он еще будет оставаться на троне. С тех дней 1854 года в Шотландии, когда, будучи молодым и мечтательным, кронпринц подарил английской принцессе Виктории, которой едва исполнилось пятнадцать, букет вереска и попросил у ее матери, королевы Виктории, руки ее старшей и самой избалованной дочери, он мечтал о новой Германии, далекой от сурового, прусского авторитарного государства, образ которого был создан его собственным отцом и канцлером Бисмарком. Кроме того, наследная принцесса, посвящаемая отцом во все новости, доходящие до лондонского двора, получила определенное политическое воспитание. Плоды этого воспитания выразились в ее пылкой, тщеславной натуре, по нравственным качествам уступавшей натуре кронпринца, но по жесткости, целеустремленности, жажде действия ее превосходящей. Он надеялся, что настанет день, когда в Германии будет создан парламент, в котором воплотилась бы его идеалистическая идея о «свободе и правах для всех», когда на смену призывов Бисмарка дружить с Россией придет дружба с Англией. Но много десятилетий его и принцессы мечта оставалась лишь мечтой. Он выполнял лишь представительскую функцию, не имел власти и влияния. В самые мрачные часы он думал, что отец переживет его, и только кронпринцесса упорно поддерживала в нем надежду, ведь это было надеждой и для нее.

Оказавшись во дворце шестого марта 1887 года и готовясь осмотреть наследного принца, Герхардт не подозревал обо всем этом. Очень немного времени прошло, с тех пор как лечение гортани стало возможным. Несмотря на то что орган глубоко расположен и недоступен для осмотра без специального приспособления, приблизительное анатомическое строение гортани было известно уже египетским и римским врачам. Но только в начале этого столетия доктор Менде, врач из Грейфсвальда, занялся наблюдением за голосовыми связками живого человека. Несколькими годами позже венские врачи Тюрк и Чермак подарили медицине ларингоскоп. С тех пор стали возможны наблюдение за заболеваниями гортани и их лечение. В Вене зародилась отдельная область медицины – ларингология, распространившаяся затем по всему миру. Герхардт, хотя и не был специалистом-ларингологом, занимался диагностированием и лечением заболеваний гортани.

На голосовых связках кронпринца наблюдалось равномерное покраснение. На краю левой связки Герхардт обнаружил продолговатый, плоский, бледно-розовый узелок. Вибрации связок, как казалось, ничего не мешало. Это было очень важное заключение, так как, по имеющимся данным, помехи при их движении указывали на существование злокачественной опухоли. Узелок же походил на доброкачественный полип.

Герхардт решил удалить полип через ротовую полость посредством ларингоскопа, что тогда предпринимали часто. Этот метод применялся ларингологами, сочетавшими медикаментозное лечение с некоторыми хирургическими приемами, для чего им пришлось освоить работу со многими инструментами: тонкими изогнутыми щипцами, проволочной петлей и, прежде всего, с нагреваемой током платиновой проволокой, которой выжигали мелкие опухоли на голосовых связках. Вплоть до четырнадцатого марта Герхардт много раз пытался разделаться с опухолью при помощи проволочной петли или дискового ножа. Это ему не удалось. Вечером четырнадцатого марта он впервые сделал попытку применить раскаленную платиновую проволоку. Несмотря на все предосторожности, операция была мучительной. Последствиями стали боли, затрудненное глотание и хрипота. Опухоль оказалась слишком упругой и в результате воздействий лишь распалась на волокна. Она увеличивалась день ото дня.

Двадцатого августа она была полностью выжжена, однако восемь дней спустя профессор Герхардт констатировал, что она достигла своих прежних размеров. До этого ему не приходилось наблюдать, чтобы доброкачественная опухоль росла с такой скоростью. Тогда к профессору закралось подозрение, что речь может идти о карциноме. Кронпринц был в том возрасте, когда, согласно наблюдениям того времени, люди наиболее подвержены раку гортани. Но поскольку движению голосовых связок пациента по-прежнему ничего не мешало, Герхардт предпринял новую попытку ликвидировать опухоль через ротовую полость. В ходе ежедневных сеансов, продлившихся до седьмого апреля, ему удалось вторично выжечь образовавшийся узелок. Личный же врач кронпринца Вегнер еще задолго до начала операций предложил отправиться в Бад Эмс, популярный немецкий курорт для лечения болезней горла, и Герхардт в конце концов одобрил эту поездку. Он надеялся, что к возвращению больного сможет поставить точный диагноз. Что и случилось пятнадцатого мая. В этот день Герхардт приехал в Потсдам, чтобы провести осмотр. Самые худшие его опасения подтвердились. Хрипота усилилась, опухоль стала больше, чем когда-либо. Но самым угрожающим было то, что подвижность голосовых связок стала ограниченной.