Эта тварь неизвестной природы - Сергей Жарковский

В помещение ввалились фельдшер Андрей с санитаром Альгисом. Альгис, литовец, срочник, каким-то невероятным чудом застрявший в Советской Армии, не демобилизованный ни по политическим причинам, ни по окончанию срока службы, местная знаменитость, объект специальных трёхсторонних переговоров между Москвой, Вильнюсом и Вашингтоном, тащил подмышкой носилки и с порога спросил: «А чем это так воняет, доктор?» – «Чем-чем, – сказал Вяткин, здороваясь с ним за руку. – Стрельбой и воняет». – «Ого-го, – сказал Андрей, наклоняясь над телами. – Это же дядя Толя! А это Мавр! Кто это их, доктор?» – «Дядю Толю он, а его – я, – сказал Вяткин. – Я промахнулся. Давайте, ребятки, берём дядю Толю. Боюсь, как бы не порвало ему брюшину. Видишь, кровоизлияние… Осторожно!» – «Хоть топор вешай, – сказал Альгис, помогая переложить Лазарева с пола на носилки. – Так у вас говорят, оккупантов». – «Сам ты оккупант, – сказал Андрей. – Нашёл оккупантов, меня да доктора…» – «Я иносказательно, – серьёзно сказал Альгис, закуривая, – о присутствующих не говорят. Так у вас говорят».

Андрей и Альгис вынесли носилки во двор и доктор, спотыкаясь, вышел следом. Из «буханки» выскочил навстречу помочь шофёр. Лазарева всунули в машину, доктор полез было в кабину, но тут же опомнился и сбегал в вагончик управления за чемоданчиком, поискал и не нашёл ключ от двери, плотно закрыл её.

Машина с доктором, командой и раненым укатила по направлению к больнице. Стало очень тихо в переулке. Вокруг управления милиции было много подобных ему, управлению, строений. Это был целый переулок из вагончиков: милиция, опорный пункт, жилконтора Северного посёлка, склад оргтехники, две прокатных конторы, техническая библиотека и составленный из пяти вагончиков архив исполкома Беженска. Но кроме Лазарева на рабочем месте никто не жил. Поэтому начала пожара в управлении милиции заметить было некому. Когда приехала первая «пожарка», вагончик сгорел уже дотла. Упав на обогреватель, Лазарев выдрал из стены розетку с вилкой, ну и заискрило под обоями, а отличить запах горящей проводки от запаха пороха доктор и его помощники не сумели. Облепленный плавленой резиной труп Мавра, когда с него стащили лист жестяной обивки вагончика, нерадостно скалился белыми зубами на покрытом сажей черепе. На беженском кладбище его могила обозначена номером 9.

Когда Вяткин неделей позже навещал Лазарева в палате, старый старший лейтенант целовал его в щёки, царапая нос об очки доктора, благодарил за спасение, но в конце концов не удержался, чтобы не попенять за пожар. Можно ведь было выключить обогреватель. Ну должна же быть голова на плечах. Ах, доктор, доктор, милейший доктор. Ну ё-моё, ну как прямо дитё вы малое. Все документы сгорели, джинсы новые сгорели, не успел поносить, и то, зачем Мавр приходил – тоже сгорело. Считайте карта острова сокровищ пропала, за меньшее он бы не обнаглел так. Он же меня знал, я же его сажал. Ах вы доктор, доктор.

Сводного брата Лёвы Чикашина Серёгу «Набиса» Матвеева Лазарев потом искал довольно долго. Хотел рассказать, как оно так вышло, что отец Набиса одно время сошёлся с Марьей Чикашиной, как удалось замять скандал, как мать Набиса Елена разбила фаянсовый кувшин на голове изменщика. Как порешили раз и навсегда никому и ничего.

Но Лёва Чикашин знал, что через дорогу у него живёт брат. Всегда знал, всё жизнь. Это участковый Лазарев знал точно. С малых лет ведь мальчишка за братом бегал, а тот его гнал, не понимая, в чём дело, чего пристал, как осиновый лист… Эх, жизнь, жизнь бекова.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1988 – 1992. РАЗНЫЕ ЛЮДИ

Архив Шугпшуйца, рукопись

Симеон Шугпшуйц

Книга Беды

(Роман о Зоне)

(Орфографические ошибки кое-где мной исправлены, грамматика и синтаксис авторские – С.Ж.)

Зона и я

Пикник на шоссе

Обо мне

Человек в красной рубашке

На Земле многие меня называли графоманом.

Может быть, ведь, если я графоман, то по определению не могу сам отличить, хорошо я пишу литературным русским языком, или пишу плохо. Хотя я издал три книжки в один год, большим тиражом, посещал конвенты фантастов. Многим нравилось моё творчество. (Так в тексте – С.Ж.) В первой книге я рассматривал возможность контакта между цивилизациями Земли и планетой разумных машин. Вторая мне нравится больше, она сказочная, про злых волшебников, задолго до Гарри Поттера я написал. А сюжет третьей у меня даже потом украл один из очень известных сейчас фантастов, любимчиков Бориса Стругацкого. Я описывал строительство на одной планете, где разбился когда-то огромный земной звездолёт с колонистами, строили башню для связи с Землёй. Плевать! Возможно я и графоман – на Земле. Зато я на деревне первый парень, лучший в Зоне писатель.

Больше никого нет.

Здесь, у нас, в КЗАИ, писать не принято.

Но я себя зарекомендовал хорошо за эти десять лет, ко мне привыкли и разговаривают со мной, знают, что пишу я для будущего и имён не называю. Неправильно написал, исправить. Я имена все называю, но для будущего. А сейчас хоть режь меня, не выдам ничего современникам, хоть землянам, хоть здесь. Это ведь очень красиво – тайный архив, ящики с бумагами, карты и треки, гитики. Если уж из меня трекер, как из Петровича скрипач, то весь неизвестный мир Зоны, насколько его смогли узнать за пятнадцать лет, и насколько ещё узнают, и сколько я ещё проживу, чтобы записывать всё, я сохраню для потомков, чтобы они знали, как оно всё было. По правде. Это понимают даже земляне-скурмачи, например покойный Коростылёв или живой Любимов. Слишком много пафоса, исправить, хотя это и правда. И комендант Блинчук, генерал, меня знает, и многие другие. Но я не только тайный архивист, я выступаю и в центральной прессе, чтобы помогать городу, и в интернете я веду блог.

Аккуратно, конечно. Мы, беженские инопланетяне, очень серьёзно относимся к болтунам, хотя на земные дела нам, в общем и целом плевать, но выносить из избы что сор, что золото мы никому не позволим. В инопланетяне очень трудно попасть, а вылететь – это в два счёта. Пришлых, как я, «магацитлов», туристов или альпинистов ещё могут просто выставить за внешний периметр, из жалости и верно понимаемого гуманизма, а вот своего, инопланетянина, кому в Предзонье жить до гроба, могут и закопать по газон.

Закопать, и забыть где. Добрый путь. Спасибо, благодарю.

Да и бойкот, бан по-современному, штука нерадостная. Страшное наказание в Предзонье, живущем по своим законам. Так что я очень осторожен, когда даю интервью на Землю, когда пишу в общедоступный блог, когда выступаю с публикациями свойства социально значительного. Мои публикации нередко вызывали резонанс и помогали даже отдельным людям. Например, когда я помог воссоединиться семье Карамолиных в прошлом году. А ведь эта история могла кончиться чудовищно даже по российским меркам. Опасность подстерегает и со стороны надзирающих органов. Главная, надо сказать.