Бесконечная шайка - Иоанна Хмелевская

Дойда оборвал рассказ и, помолчав, устало добавил:

— Не хочу я сидеть! Сделал глупость по молодости, с меня достаточно. Вот и решил рвать когти, бежать от всей этой кодлы куда подальше.

Мы с Мачеком всецело одобрили похвальное стремление молодого человека к честной жизни. Приободренный, он продолжал:

— Приехав в Легницу, я дня через три отправился к Гоболе. И с ходу выложил: кое-кто собирается выкрасть у тебя карты, дескать, будь готов. Тот начал крутить — какие карты, нет у меня никаких карт. Я ему и говорю — это не интересует меня, это твое дело. Но вот есть такой человек, который жутко интересуется картами, меня с дружком тоже подбивал, чтобы мы их раздобыли, мне лично все это до лампочки, только не нравится такая история. Впрочем, мое дело предупредить, а там пусть поступает как знает. Гобола вякал-мякал, что ничего не понимает, но все равно мне благодарен. На том мы и расстались, я не сказал ему, кто я, и адреса своего не оставил. А потом, уже года через два, мы встретились в лесу и разговорились. Тут уже он ко мне со всем доверием, ну, я и спросил, чего это всех интересуют карты, сокровища, что ли, ищут, на картах обозначенные? Он мне на то-молод ты и глуп, карты это немецкие, много горя с ними связано и еще много могут человеку принести, так что держись, кореш, подальше от них. А мне что, я так просто спросил. Меня тогда больше всего заботило продержаться без сучка и задоринки четыре года, я в пивную боялся зайти, не дай Бог, впутаешься еще в какую малость и получишь на всю катушку! И когда этого второго хмыря тут встретил, мне аж нехорошо стало. Гоболе я тут же о нем сказал...

Не знаю, почему Дойда так разоткровенничался с нами. То ли своим благородным поступком на шоссе и в милиции мы убедили его, что порядочные люди, то ли просто намолчался за эти четыре года и теперь надо было человеку выговориться.

— Погоди, кого ты тут встретил? Кудлатого?

— Нет, того, что приходил в малину к Зомбеку.

— Выходит, так и не нашел наемника и сам приехал, —предположил Мачек.

Я вытащила из сумки несколько фотографий и показала их Дойде.

— Вот этот! — ткнул он в мужчину на одной из них.

— Что этот?

— Вот этот самый! — взволнованно повторил парень, тыкая в Михалека с макетом.

— Только старше; То есть тут молодой, а теперь стал старше. Ну кудлатый же1 — С ума сойти

— -только и произнес Мачек. Я тоже была потрясена. Михалек в обезьяньих кудлах, вступающий в контакт с преступным миром против Фреди, в доме которого бывал!

— А второго здесь нет? — захотела убедиться я, все равно терять нечего.

Второго нанимателя Дойда не нашел, хотя все фотографии просмотрел самым внимательным образом. Весь улов составил Михалек. И то хлеб.

На этом историческая беседа на полянке закончилась. Я подвезла парня до дома и выпустила из машины. Следующим на повестке дня был Зефусь.

Лесничий Зефирин Ментальский в таком ужасе попятился при виде Мачека, словно перед ним появился выходец с того света.

— Гжегож! — прохрипел он. — Ты же помер! Свят, свят... При мне тебя смертельно ранило... Собственными руками я поставил крест на твоей могиле!

У меня мороз пошел по коже. Надо же, а я столько лет знаю Мачека, и всегда он выглядел как живой!

Мачека совсем не смутил неожиданный прием. Напротив, он расцвел, как утренняя заря, и радостно воскликнул:

— Я тоже вас узнал! Надо же, столько лет... А погиб мой старший брат Гжегож. Ведь вы Ветер, правда? Помню вас, как же! Совсем сопливый щенок, зареванный и грязный как черт, правда? Ну, вспомнили?

Лесничий с трудом приходил в себя. Внимательно оглядев Мачека и даже на всякий случай пощупав, он все не мог успокоиться.

— Надо же, такое сходство! Ты теперь старше, чем Гжегож тогда.

— А мы все были похожи друг на друга! — все так же радостно объяснил Мачек, —Четыре брата нас было, двое в партизанах погибли, и все четверо-как близнецы, только ростом и отличались. Какая встреча! Я и не знал, что настоящее имя Ветра — Зефирин. А, понимаю, зефир, потому и дали кличку Ветер. А как вы жили все эти годы?

— Сразу из партизан в армию вступил, так что последние месяцы войны воевал в рядах Войска Польского, но до Берлина не дошел — ранило меня...

Я тихонько стояла в стороне, стараясь не привлекать к себе внимания, боясь помешать встрече старых товарищей по оружию. Как хорошо, что Мачек поехал со мной! Ну что бы я сейчас плела этому Ветру-Зефирину? Да он бы меня и слушать не стал, еще бы собак науськал...

А бывшие бойцы Польского Сопротивления целиком погрузились в воспоминания, забыв обо всем на свете. Я узнала, что Зефусь и брат Мачека были такими друзьями, такими друзьями... Сколько раз спасали жизнь друг другу во время Варшавского восстания! Именно тогда сопляк Мачек и путался у них под ногами, пока старший брат за ухо не вытащил его из пекла.

Совместное боевое прошлое проложило путь в настоящее. Лесничий Ментальский принял нас как близких друзей, не было необходимости прибегать к байкам о памятнике на могилке. Я коротко изложила пану Зефирину суть наших поисков. Тот выслушал в молчании, чело его омрачилось.

— Опасное дело, —предупредил он.

— Мы знаем, — ответил Мачек. — На примере убедились.

— Каком примере?

— Гоболу убили. Вы слышали? Вздрогнув, лесничий кивнул.

— А, так вы знаете... Бедный Бенек, пусть земля ему станет пухом... Расскажите все, что знаете, а то тут столько разных слухов, не поймешь, чему верить.

Мы информировали лесничего не только о фактах, но поделились с ним и выводами, из этих фактов вытекающими. Лесничий Ментальский мрачнел прямо на глазах. Реакция его была и вовсе похоронной:

— Скажу вам все, что знаю, пока и меня не прикончили. И тогда честные люди так и не узнают то, что знает эта банда мошенников. Пошли сядем, все расскажу.

Ранили Зефуся здесь, на Возвращенных Землях, и он лежал в военном госпитале под Валбжихом.

А рядом на койке — молодой парень, ногу ему миной разворотило, бредил день и ночь. И все о сокровищах говорил, которые в этих краях немцы попрятали. Награбленное имущество припрятывали до лучших времен. Где придется — в домах, поместьях, парках, беседках, лесах и полях. Потом парень пришел в себя, но у него бзик появился на почве этих сокровищ, он ни о чем другом говорить не мог, вот мне все и выболтал. Собственными глазами видел, например, одного шкопа без знаков различия, но точно — генерал, как тот под деревом закопал какие-то вещи. Парень раненый лежал поблизости, все видел. Закопал, значит, записал что-то в книжечку, оглядываясь по сторонам, и пошел себе, явно намереваясь сдаться в плен. Сам парень только и мечтал о плене, вот и решил, что тот немец тоже. И еще до того как потом в этот лазарет попал, слышал, как какой-то наш интендант с немецким пленным шептался. У того пленного карта была, по карте показывал и говорил, что пока отдаст эту карту интенданту, тот без него все равно не найдет, а он, если живым выйдет и здоровым, сам покажет, где зарыто. Так сказал, парень сам слышал. На карте обозначены были места, где немцы зарыли свои клады-Клады Ментальского очень заинтересовали, он стал расспрашивать болтливого раненого, из какой части был интендант. И после демобилизации Ментальский принялся разыскивать интенданта. Узнал, что тот погиб под Берлином, вещи его приятель передал семье погибшего, семья в Варшаве жила. Сами знаете, какой была Варшава после войны, Ментальский семью интенданта несколько лет разыскивал. Разыскал только одного родственника, брата кажется, тот совсем при смерти был, и брат продал ему, Ментальскому, карту.