Подразделение 000 - Сергей Костин

– Мыша! Что нам сегодня подкинули? – я оторвался от ознакомительного пролистывания ежедневной утренней газеты «Вечерние новости».

– Вызов с Литейного переулка. Дом такой-то. В скоростном лифте застряли тринадцать человек. Звонок о помощи поступил пятьдесят две секунды назад.

– Направление Литейный переулок. Скорость выше средней. Знаки оповещения обычные. Гудок и цветные гирлянды по бортам. Вперед!

Спецмашина подразделения 000, значащаяся в списках под номером тринадцать, неторопливо вырулила с территории парка Труда и Отдыха и, пропустив колонну мусоровозов, не спеша, обгоняя транспорт четных налогоплательщиков, покатила по направлению к Литейному переулку.

– Стоп! – срываюсь я с места и пытаюсь дотянуться до панели связи.

Милашка от неожиданности тормозит всеми гусеницами и колесами, оставляя на пластике проспекта две широкие канавы глубиной до двух метров.

Второй номер, утыкается лицом в ветровое стекло, оставляя на нем отпечатки не обтертых от мороженого губ.

В спальном отсеке слышатся кратковременные глухие удары. Видать, Герасим забрался спать на третью полку.

– Стоп, – повторяю я команду, – Срочно вызвать диспетчерскую.

Милашка судорожно настраивается на волну Службы и, соединившись, моргает зелеными лампочками.

– Слушает диспетчерская.

– Пока что майор Сергеев это. Тринадцатая машина.

– Узнали, Сергеев. Долго работать до пенсии будете.

– Я по поводу вызова….

– Уточненных данных не поступало.

– К черту данные. Я не об этом. Вы куда нас посылаете? Лифтерами работать? А они чем занимаются? Мы спасатели, или мальчики на побегушках? Директор в курсе?

– Отвечаю по порядку заданных вопросов, майор Сергеев. Вас посылают извлечь из застрявшего лифта тринадцать человек. У лифтеров сегодня день профилактики. Им только что наклеили противоспидывые пластыри. Вы спасатели, а не мальчики на побегушках. Директор Службы сидит рядом и пьет чай с печенюхами. Передать ему микрофон?

– Не стоит, – обида накатывает, словно морской прибой на раскаленную лаву, – У нас тут, кстати, пожар в главном двигателе.

– Не сочиняйте, Сергеев. Датчики показывают, что у вас стабильное состояние.

– Колеса. Все. Разом.

– По теории вероятности такое возможно только раз в тысячу лет. А последний раз все колеса на вашей спецмашине спускали на прошлой неделе.

– А старух кто будет через трассы переводить? – срываюсь я в крик.

Диспетчерская невозмутима.

– Все учтенные, как вы изволили высказаться, старухи, сегодня сидят дома и ждут доставки пенсии. Кстати, майор Сергеев, Директор интересуется, ваш экипаж не хочет заняться развозом пенсионных вкладов?

– Мой экипаж, дорогая диспетчерская, едет вызволять тринадцать человек, которые застряли в скоростном лифте на Литейном проезде! Конец связи!

Тумблер с треском отваливается от панели связи, и Милашка осуждающе подмаргивает красной лампочкой.

– Извини, не сдержался, – психую я, и падаю в кресло водителя, – Нет! Вы слышали, как она со мной нагло разговаривала? Ей же плевать на наши внутренние проблемы. Ей неинтересно, что мы целыми днями колеса меняем. Пенсию развозить!? Может нам еще санитарами на полставки устроиться в дом Малютки? Спа-са-те-ли!!!

– Я есть захотел, – наконец-то подал умные признаки жизни второй номер, – Очень захотел!

Милашка с глухим треском вовремя опускает предохранительную сетку, разделяющую правую и левую сторону кабины. Я пытаюсь дотянуться сквозь крупную ячейку сетки до американца, который спешно закидывает личные вещи в рюкзак.

– Куда, американская мечта? Сбежать захотел? Мы тебя где угодно найдем. Хоть на краю света, хоть дальше, в твоей Америке. Не выпускать!

Милашке ничего не остается, как выполнить приказ командира. Двери заблокированы, стекла подняты, Боб мечется в поисках выхода.

– Ы-ых! – усилием воли я выпускаю из себя дух злого командира. Устал я. Стал невыдержанным. Грубым стал. Если дела так и дальше пойдут, то спишут раньше времени, – Ы-ыы-ых!

Милашка чувствует, что угроза конфликта миновала и неторопливо поднимает сетку. Я подхожу к сжавшему губы Бобу и предлагаю:

– Выбирай, второй номер. Одно из двух. Или ты без нас, или три щелбана.

Американец выторговывает два щелбана и стоически переносит один удар по лбу. После чего мы жмем друг другу руки и расходимся по своим местам. После такой встряски янкель вряд ли вспомнит о пище ранее, чем через два часа.

– Далеко до Литейного? – ровное дыхание и карвалольного пластыря быстро возвращают тело в недавнее рабочее состояние.

– Подъезжаем, командор.

Милашка сворачивает с проспекта, и, чуть слышно грохоча гусеницами, останавливается у подъезда.

Сверяю номера. Все правильно. Дом такой-то.

– Выгружаемся. Форма одежды произвольная. Второму номеру оставить в кабине продуктовую сумку. Спецмашине выключить сирену и потушить гирлянды. Незачем привлекать внимание добропорядочных граждан.

Но добропорядочные граждане уже разбужены и выглядывают из окон. Некоторые позевывают, а некоторые пьют утрений кофе.

– Интересно, а который сейчас час? – смущенный слишком большим количеством зевков, спрашивает американец.

– Четыре утра, – отвечаю я, хмуря брови. Как и янкеля, меня тоже охватило смущение. Но не по поводу большого количества разбуженных жильцов. Добропорядочные граждане никогда не имеют ничего против приезда подразделения 000. Еще со школьной скамьи они знают, что рано или поздно, но и в их тихий дворик ворвется, гудя гудками, колеся колесами и сиреня сиренами, спецмашина подразделения 000. Даже больше скажу. Уверен, что сейчас из домов набежит детвора, которая станет требовать заказанные на Новый Год подарки. У Милашки в грузовом отсеке до сих пор лежат три мешка писем с невыполненными заказами. Они даже про нас, про спасателей стишок нескладный сочинили:

Здравствуй дедушка спасатель,

Комбнезон из ваты.

Ты подарки нам привез?

Кирки и лопаты.

Так о чем я? Да! О смущении. Меня в данную минуту смущает факт того, что посреди ночи тринадцать человек оказались застрявшими в лифте. Это подозрительно. Двое, четверо, это куда ни шло. Частенько случается. Но нечестное число, такое на моей памяти впервые.

– Боб. Свяжись с десантной бригадой. Пусть будут наготове. Может понадобиться их помощь.

– Думаешь, что-то серьезное?

– Эх, Боб, Боб. У нас в России несерьезных дел не бывает. Каждый считает, что его вопрос важнее всего, что его очередь впереди всех, и что каждый начальник прав по-своему. Ясно выражаюсь?