Черная жемчужина раздора - Дарья Донцова

– Мне удалось схватить и удержать Дарк в тот момент, когда она к дому кинулась, – пояснила я.

– Мы здесь, – воскликнул Чернов, появляясь передо мной, за ним маячил Иван Никифорович. – Цела?

Я кивнула.

– И здорова. Спасибо, Михаил Львович, вы как-то почуяли неладное.

Анатолий Иванович выжидательно смотрел на моего мужа и профайлера. Они показали свои документы.

– Давайте побеседуем в автобусе, – вновь предложил Попов.

Мы разместились в мини-вэне, и я объяснила Анатолию, что пришла побеседовать с Валерией Дарк, а из-за чего случился взрыв, понятия не имею.

– Думаю, вы найдете остатки самодельного взрывного устройства, – предположил Михаил Львович, – оно могло приводиться в действие с помощью ручки входной двери. Снаружи нажмут на нее, и бумс. Прошу меня простить, я на редкость технически безграмотен, возможно, ошибаюсь.

– Как вы поняли, что произойдет? – удивился Попов.

– Наш сотрудник решил изучить контакты Дарк, – пояснил Чернов, – у матери и дочерей профилей в соцсетях нет. А вот у Архипа он есть, правда, закрытый.

– Дима считает: то, что закрыто, всегда интереснее того, что открыто, – вздохнула я.

– Зачем молодому человеку, инвалиду-колясочнику, безработному, прятаться от людей? Большинство таких больных ищет друзей, врачей, изучает разные фонды, общается с представителями нетрадиционной медицины, – перечислил Чернов, – многие работают в сети. Архип болен давно, но в интернете он только три года. И сидит за закрытой дверью. Подписчиков у него считайте нет, общался парень только с несколькими людьми, представителями организации «Помощь».

– Это еще кто такие? – нахмурился Анатолий.

Михаил Львович ответил:

– Объединение, которое занимается поддержкой тяжело больных людей, кого невозможно реабилитировать даже за все деньги мира. Членов этого сообщества много, там и психологи, и врачи, и родственники больных. Милосердные люди стараются подарить инвалидам хоть каплю радости. Одни приезжают к ним в гости с дрессированными собаками, другие оказывают парикмахерские услуги. Третьи могут отремонтировать квартиру, четвертые привозят книги, продукты, пятые устраивают на работу. Среди благодетелей есть владелец маршрутных такси, он в хорошую погоду вывозит колясочников на пикники. У них все продумано. Каждому больному дают куратора, тот знакомится с историей болезни своего подопечного и знает, как с ним общаться. Создатель организации свое имя не афиширует. Но сразу понятно, что он богатый человек. Однако денег инвалидам не дают, опасаются пьянства, а еще родственников, которые могут обобрать больного. Но если понадобится специальный матрас, чтобы не образовались пролежни, его купят. И еду привезут. И лекарства.

Мой телефон крякнул, я взяла трубку.

– Я вошел на сайт к Архипу, – отрапортовал Димон.

– Поставлю тебя на громкую связь, – предупредила я.

– Куратор парня Вадим Федоров, дьякон одного московского храма, – продолжал Коробков, – он старался пробудить в душе Архипа светлые чувства. Но не удавалось. Переписка опекуна с опекаемым происходила в личном чате, который создала организация «Помощь». Никто разговора, кроме его непосредственных участников, не видит. Общение через ватсап и прочие приложения не приветствуются. Кураторам запрещено это делать. Почему? У некоторых больных есть скандальные родственники, кое-кто жалуется на помощника, обвиняет его во всех смертных грехах. Переписка в чате скорее нужна для сохранения доброго имени куратора. Если кто-то пожалуется, что инвалида склоняли не принимать лекарства, потому что они наносят вред здоровью, предлагали приобрести БАДы и прочую ерунду, то личный чат откроют и узнают правду. Дьякону с Архипом пришлось трудно. Сын Валерии Васильевны фонтанировал ненавистью. «Пусть все здоровые заболеют, как я, – вот это будет справедливо», «Люди должны сдохнуть, но не сразу, сначала им в инвалидной коляске посидеть надо», «Я живу с уродами, они не хотят продать квартиру, чтобы меня вылечить».

Это еще самые мирные его речи. Вадим пытался поговорить с Архипом о Боге. Дарк пришел в еще большее негодование: «Я один раз умер, потом очнулся в реанимации. Не видел вашего Бога. А если он есть, то почему он меня в коляску усадил? Почему я? А не ты?» Федоров ушел от темы веры, начал вести душеспасительные беседы. «Наука движется вперед, сейчас тебе помочь не могут, но, возможно, через пять-десять лет создадут некий препарат, надо просто подождать». Что ему ответил подопечный, я цитировать не стану, пожалею ваши нежные уши. Терпение у Вадима было неисчерпаемое, он каждый день по часу, а то и дольше вразумлял Архипа, но большого успеха не достиг.

– Может, у парня психиатрические проблемы? – предположил Попов. – Моя мать воцерковленная женщина, что не мешает ей нападать на всех окружающих, ненавидеть как родню, так и посторонних. Я по воскресеньям, если могу, отвожу ее в церковь. Сам на службе не стою, сижу у двери на скамейке. Давно понял, что у священников нечеловеческое терпение. Выслушивать бред, который несут бабки вроде моей мамани, да еще ласково с ними говорить? Я бы давно бабам по головам чем потяжелее втемяшил!

– Несколько месяцев дьякон пытался разжечь в инвалиде искорку добра, – продолжал Димон, – но она никак не вспыхивала. Тон беседы Архипа с куратором остается одинаковым. Парень бьется в злобе, дьякон его утешает. Все изменилось двадцатого сентября. Вадим пропадает на три дня, переписка замирает. Потом возобновляется, вроде Федоров ведет себя как прежде. Однако создается ощущение, что Вадим стал другим. Нет, он по-прежнему терпелив, но на гневное заявление Архипа: «Почему твой Бог посылает страшные болезни детям?» – дьякон отвечает: «Так за грехи их родителей». Ничего не понимающему в вопросах веры Архипу это заявление кажется правильным. Но я знаю, что на общецерковном съезде по социальному служению патриарх Кирилл сказал: «Если кто-то говорит, что болезнь ребенку дана за грехи его родителей, то такого батюшку надо сразу остановить в служении. Как так можно? Не знаю, какое сердце и какая голова должна быть у священника, чтобы он так сказал несчастной матери или отцу».

– Я решил найти подробные сведения о Федорове. И что оказалось? Вадим был молод, ему нет тридцати. В начале работы с Дарк он служил в храме, но уже тогда болел, вскоре очутился в больнице, из нее переместился в хоспис. С Архипом он общался несколько месяцев, подопечный понятия не имел, что его куратор находится на паллиативном лечении.

– Бедняга, – не удержалась я.

– Не повезло ему, – согласился Коробков, – Вадим определенно понимал, что умирает, но изо всех сил поддерживал Архипа, которому предстояло жить намного дольше. Недуг, которым страдал Дарк, развивается неотвратимо, но очень медленно. А Вадим умер девятнадцатого сентября.

– Вот почему сменился тон переписки, – пробормотала я, – кто-то прикинулся дьяконом! Зачем?

– Понятия не имею, – ответил Димон.

На следующий день в районе пяти вечера мы с Черновым и Димоном сидели в нашей переговорной и пытались поговорить с Мариной и Ириной Дарк.