Не уверен - не умирай! Записки нейрохирурга - Павел Рудич

Без всяких медицинских причиндалов цена нам, врачам, – невелика.

Одна моя хорошая знакомая, врач-реаниматолог, возит с собой в машине реанимационный набор: трубки, ларингоскоп, роторасширители, зажимы, мешок Амбу и т. д. В отдельном пакете лежит у нее прозрачная фирменная интубационная трубка. На пакете крупная надпись: «Pro me» (Для меня).

Завидую терапевтам. С помощью фонендоскопа, тонометра, рецептурных бланков и авторучки они могут вылечить десятки больных в течение рабочего дня.

Мне же, чтобы полечить больного, нужна операционная, помощники, анестезиолог, сотни инструментов и прочая лабуда, забыл как называется.

Последний раз Орел женился шесть лет назад. Это пятая его женитьба, и женится он каждый раз на медсестрах с готовыми детьми. Может, комплекс какой – не знаю. Умный такой доктор, чуткий и ранимый, можно сказать, а выбирает себе в жены таких хабалок, что оторви и брось! Поживет пару лет с очередной благоверной, запьет, завьет горе веревочкой и – в развод! Уже у него и квартир не осталось, и машину продал, и жил по съемным углам.

Молодые хозяйки сдавали ему углы с удовольствием и с дальним прицелом, да не тут-то было: доктор наш любит только медсестер с детьми.

И что интересно – свои дети у него в браке не получаются. По слухам (да и сам он рассказывает!), есть у него случайные детишки в Астрахани, Нальчике, Москве, Норильске и Биробиджане. И ни одного прижитого в браке!

Но все это – в прошлом: вот уже шесть лет живет Орел у своей шестой жены, Леры. У Леры есть сын от первого брака. Тихий очкарик Филипп, неловкий и смешной. Отличник. В школе его едят поедом дети гегемонов. «Своих» детей мы хорошо знаем. Вечно они шляются по больнице. Здесь их и подкармливают, и уроки проверяют между делами.

Похоже, что Лерин Филипп с Орлом не ладит. Когда Лера дежурит, мальчик постоянно сидит в отделении. Читает, что-то пишет, смотрит в ординаторской телевизор. Взрослый уже парень – тринадцать лет, а все у маминой юбки.

И тут мы стали замечать, что ходит Филипп как-то странно: ног почти не поднимает, на ступеньки ноги (отчетливее – правую) «забрасывает» за счет бедра. Спина «обвисла» – стал сутулым.

У Орла спросили:

– Что это у тебя с ребенком? Ты его смотрел?

– Посмотришь его! Он на меня уже год волком смотрит и почти не разговаривает. Раньше в рот смотрел и папой звал, а теперь… Подросток, мать его! Спортом ему надо заниматься! Тогда и сколиоз выправится, и прыщи пройдут. Вы ему скажите. Может быть, вас он послушается?

Пошли к Лере:

– Что за дела, медики? У вас парень еле ходит, скособочился весь, а вы мух не ловите! Ладно – Орел. Филипп ему не родной, но ты-то…

– Знаю-знаю! – застрочила Лера.

Это болезнь наших сестер: что им ни скажи – они все знают. И главный авторитет у них – «одна девочка». Можно медсестре что-нибудь долго объяснять, ссылаться на мировые медицинские авторитеты, и в конце концов она согласится и скажет: «Да-да! Я знаю! Одна девочка мне про это еще в том году рассказывала».

– Что ж ты, Лерка, знаешь? Придет парень – тащи его в ординаторскую, посмотрим!

Посмотрели и ахнули: у парня обнаружилось прогрессирующее заболевание периферических нервов. Лечить это можно, вылечить нельзя. Все кончается глубокой инвалидностью, а то и хуже. Стали мы укладывать парня в больницу. Славные наши неврологи заблажили. И мест у них нет, и по возрасту парень должен лежать в детской больнице и т. д. Решили положить Филиппа к себе в нейрохирургию. Свой невролог у нас есть, а детских – пригласим на консультацию из другой больницы. Подумали, что так даже лучше: возможностей для обследования такого пациента в нашей больнице гораздо больше, чем где бы то ни было.

Положили, стали лечить. Наметили план обследования. Но сгоряча госпитализировали в середине недели, и случились выходные. Орел сквозь зубы, а потом и Лера – настойчиво стали просить отпустить парня на выходные домой.

Видел в пятницу, после обеда, как они уходили из больницы. Впереди гордо шагала Лера с круглым, наконец-то, животом, в котором, по данным УЗИ, уже качался в водном пузыре эмбрион по фамилии Орел. Сзади и сбоку, беззвучно чертыхаясь, спешил будущий отец, нагруженный пакетами. (Этот феномен меня всегда занимал. Стоит больному пару дней полежать в больнице, и он обрастает кучей вещей! Поступает с небольшим пакетом, в котором смена белья, гигиенические причиндалы да журнал с картинками, а выписывается с кучей пакетов и сумок – рук не хватает!) Замыкал караван унылый Филипп в спортивном костюме «на вырост». На куртке написано почему-то «CITY GIRL». Наши сестры мастерицы покупать такие вещи в «секонд-хендах».

Я дежурил в пятницу на субботу. Уже в субботу, возвращаясь с утреннего отчета, увидел вдруг Филиппа, сидящего в холле с книгой.

– Ты же только вчера домой уходил? Чего вернулся и когда?

– Я, дядя Паша, еще вчера вечером приехал. Мне в больнице лучше.

И Филипп уткнулся в книгу.

В медицине много спешки. Кто бывал в коридорах наших больниц, мог видеть, что медики не ходят степенно, а почти всегда – бегут. Отчего бы и не побежать? Вот и бежит: шапочка дыбором, сзади ветерок завивается, в глазах – мысль. Занятой человек! До ординаторской добежал, пукнул, плюхнулся в кресло и начал чай пить.

Почему несется по коридору вот эта санитарка с грохочущей каталкой? А несется она потому, что отвезти каталку надо было еще час назад, а она вместо этого где-то проболтала, пропила чаю, прокурила…

Процедурная сестра мечется по отделению со штативами для капельниц. Спешит она потому, что на ее месте должны работать как минимум три сестры, а не одна. И еще потому, что врачи назначили много внутривенных инфузий. Но с врачей того требует заведующий и стандарты оказания медпомощи. И так далее по восходящей и по кругу. По порочному кругу нашей медицины.

Заведующий нашим хирургическим отделением изъяснялся так:

«Ни х@я себе, засранцы! Вы не только не врачи, вы ими и быть не хотите! Мать вашу!», «Не так много на свете мудаков – х@й, да ни х@я, но все они собрались в нашей больнице, ЕБТВМ!», «В гробу я видал ваши гайдлайны и абстракты на вашем е@бучем английском! Я сам книги пишу! Ты и ты, – руки в ноги и х@ярьте в операционную! Больной скоро п@здой накроется, а вы все языки чешете и х@ем груши околачиваете! Прохиндеи!»

Вне отделения заведующий не матерился категорически. Был всегда мил и застенчив. Но стоило ему переступить порог хирургии – тут же слышалось:

– Мать вашу! Я вам, бл@дь, головы поотрываю и скажу, что так и было! Это кто…

Далее шла краткая оценка уборки отделения, внешнего вида сотрудников и больных, историй болезней, качества лекарств, нас – врачей и характера предстоящей на день работы… Говоря его языком, п@здюлей можно было получить в любую минуту.