Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941-1945 - Ольга Голубева-Терес

Двое мужчин совсем уже близко. Кто они? Одеты не разберешь как: в немецкие френчи и наши гимнастерки. Полицаи! Я поднимаю пистолет и кричу:

– Стой! Не подходи! Стреляю!..

– Опусти «игрушку», сестричка, – весело отзывается один. – Мы партизаны из отряда Бати.

Я очумело смотрю на них и глупо улыбаюсь. До чего же мил в такую минуту родной язык!

– Вовремя подоспели? – продолжает партизан. – Батя говорит: «Езжайте, хлопцы. С самолетом что-то случилось».

– Или немцев увидели, – добавляет другой.

– Утопли? – подошел еще партизан. – Ну, скрутили гадов. Они хотели отнять у вас самолет, из окружения на нем выбраться.

– Не знаю, чем бы все это кончилось без вас. – Нина пожала парням руки. – Спасибо, ребята. А теперь помогите вытащить машину.

На наше счастье, самолет встал на втулку винта, и винт, удачно скользнув по траве, не сломался. Парни поставили По-2 на три точки. Потом, приподняв, потащили его вслед за Ниной на пригорок, на дорогу. Справа и слева глубокие канавы, впереди, метрах в ста, лес. Взлетной дорожкой служит дорога.

– Взлетите? – с сомнением спрашивает партизан.

– Надо взлететь. – Нина прикидывает и рассчитывает, садясь в кабину. – С вашей помощью взлетим.

Она просит их поддержать машину за плоскости и хвост. Я проворачиваю винт и, когда мотор запускается, забираюсь в кабину. Нина дает газ. Количество оборотов растет. Летчица делает взмах рукой, партизаны отпускают самолет, и мы взлетаем. Отчего-то машина стала потрескивать, будто рассыпалась. Я огляделась и увидела, что к самолету бегут немцы, стреляя из автоматов. «Это уже другие», – догадалась я.

– Пулемет к бою, – приказала летчица и на бреющем пошла на немцев, которые вели уже перестрелку с партизанами. Бой был очень кратким. Мы увидели, что фрицы подняли руки: сдаются!

– Ну а теперь куда, штурман? К лесу или все-таки к деревне?

Мы сели неподалеку от разрушенной деревеньки. Обошли поляну, проверили подходы, прошлись у опушки леса, посмотрели, как лучше оборудовать стоянки для самолетов, и собрались уже улетать, когда возле самолета неведомо откуда появились три мальчика и девочка. Босые, в рваных рубашонках и в брюках. К горлу подкатил комок, на глаза навернулись слезы. Но надо было их скрыть от ребятишек, не уронить себя в их глазах.

– Откуда?

– Из той деревни.

– Где же вы там живете?

– В погребах и землянках.

– С родителями?

– Я – с мамой, – ответил самый старший на вид мальчик, – а вот она, – показал он на девочку, – с теткой. Батя в армии, а матку немцы убили. Партизанка.

– У меня папаня тоже на фронте… – выступил вперед самый младший на вид мальчик. – А мамку… маму немцы убили.

Нина молча смотрит на парнишку, тянется в кабину, достает пакет с аварийным бортпайком – печенье, шоколад, консервы – и подает натерпевшемуся горя мальчишке:

– Бери. Подели с товарищами.

Но тот не хочет брать подарок. На помощь приходит девочка. Она протягивает нам лукошко с ягодами:

– Отведайте.

– Вот и поменялись. Летчицам от вас повезем.

Ребята довольны.

Взлетев, мы на развороте глянули вниз: четыре маленькие фигурки махали нам руками с пригорка.

Через два дня, недоспав после боевой ночи, мы снова отправляемся на спецзадание, потому что авиация опять отстала от наступавших войск. На десятки километров земля мертва – ни человека, ни скотины, ни птицы. Зона пустыни – сожженные, взорванные, заминированные дороги, могилы, колючая проволока. Я видела скелет Орши, развалины Борисова, изуродованный Минск, пепелище Ракува… Но в этом полете нам встретилось нечто страшнее развалин… Южнее Минска возле полусожженного села нам пришлось увидеть то, о чем невозможно говорить без содрогания. Не забыть тот яркий солнечный день, фундаменты сгоревших бараков концлагеря, трупы сожженных людей, впившуюся в обгорелые тела проволоку… Сожжение людей! Средневековая пытка в XX веке! Звериное лицо фашизма!

«10.07.44. 2 полета днем! – 1,15 ч. Бомбили группировку противника в районе Гнесичи. Сбросили 10 бомб. Высота бомбометания – 300 метров».

День был ярким, веселым. В небе, высоком и чистом, сияло горячее солнце. Леса застыли по берегам реки зеленой лавой. В одну улицу растянулась деревня. В каждой избе – на постое летчицы и техники. За околицей села, на берегу реки на небольшом лугу, разместилось летное поле. Самолеты прилепились к самой околице тесным рядом.

После дневного отдыха я пошла побродить по саду, который раскинулся на десяток гектаров за нашей столовой, и увидела группу немцев, сидящих под навесом.

– Кто пленил?

– Сами пришли, – отозвалась дежурная.

В белорусских лесах оставалось много окруженных крупных вражеских групп. Одни нападали на наши тыловые части, обозы, совершали набеги на аэродромы, а другие, поняв бессмысленность дальнейшего сопротивления, сдавались в плен. Я удивленно вглядывалась в этих жалких «завоевателей» – большинство сидели угрюмо, не глядя по сторонам, словно боясь, что люди, которые обступили, бросятся и растерзают их. Жители села стояли в суровом молчании. «Господи, – думала я, – неужели вот эти пришибленные, обросшие щетиной, жалкие и грязные люди, униженно бормочущие «Гитлер капут!», еще недавно убивали детей, казнили их родителей, сбивали наши самолеты и травили собаками население?»

Подошла Нина Данилова и бойко заговорила с ними по-немецки. Они обрадованно закивали.

– Ишь, – Нина усмехнулась, – говорят, что наши По-2 наводили на них такой страх, что они боялись курить в ночное время и гасили кругом свет при одном лишь отдаленном звуке мотора.

Один немец опять заговорил о чем-то, многие согласно кивали. Данилова досадливо махнула рукой:

– Видите ли, Гитлер их обманул.

Кто-то принес им в котелках обед, и они жадно и неопрятно стали есть.

– Наголодались в лесах, – жалостливо сказала официантка.

– Пожалей-пожалей, – с болью и ненавистью произнесла Зинаида Горман, у которой немцы уничтожили в Белоруссии и сына, и родителей, и вообще всех родственников.

Мне было невыносимо противно смотреть на грязных и оборванных немцев, которые заискивали перед нами, и я отправилась в сад. Сняв гимнастерку и сапоги, улеглась на землю. Подставила голые ноги солнцу. Кажется, я задремала, и мне привиделся сон. Как будто мы с мамой собираем клубнику в лесу. Ее было так много, что алели поляны и опушки колков. Я увлеклась сбором и незаметно оторвалась от мамы. Огляделась: ее нет. Я повернула назад. Хотела побежать, но ноги словно намертво приклеились к земле. А вокруг никого. И тут я услышала, как мама зовет меня, аукает. Хочу крикнуть ей в ответ, а голос пропал. Но вот мама вышла из рощицы, увидела меня и побежала навстречу. Почему-то она звала меня по фамилии. И здесь я проснулась. Кто-то наяву звал меня, выкрикивая фамилию.