Судья - Андрей Константинов

У Ворониной затряслись губы, но она взяла себя в руки:

— А какой условный знак?

— Ну, не знаю, пачку «Мальборо» оставишь на столе, что ли, — раздраженно бросил Сергей.

— Ой, «Мальборо» нельзя — утащат сразу же… — впервые робко улыбнулась Юля.

Челищев тоже хмыкнул, его лицо немного разгладилось и подобрело:

— Ну, я не знаю — расческу на стол положишь… Расческа у тебя есть?

— Да, вот, розовенькая, — Воронина порылась в сумке и показала Сергею небольшую щетку для волос.

— Вот ее и оставишь… Смотри, не забудь.

Юля кивнула.

Челищев хотел было повернуться и уйти, но поникшие плечи Ворониной, которую он помнил сексапильной и знающей себе цену женщиной, заставили его выдавить из себя пару дежурных «вежливых» вопросов:

— Как ты сама-то? Как жизнь?

— Это — не жизнь, — сказала Воронина и заплакала тихо, без всхлипов. Сергей помолчал, хотел сказать что-то, но, передумав, ушел, не оглядываясь.

Скрытую камеру Челищев отвез к бабе Дусе. Евдокия Андреевна согласилась помочь Сергею сразу, не задавая никаких вопросов. Только после того, как Челищев научил старую уборщицу пользоваться аппаратурой, она сказала ему:

— Смотри, Сережа… Не слишком ли ты крутую кашу завариваешь? Мне-то что, я старая уже, свое пожила…

— Кашу заварил не я, — коротко ответил Сергей, и больше они к этой теме не возвращались…

Челищев и сам еще до конца не знал, для чего ему может понадобиться видеокассета с заснятыми забавами заместителя прокурора города, но то, что она понадобится, он знал точно. В его голове только начинала складываться некая комбинация. Ночью Сергей долго не мог уснуть, ворочался, наконец не выдержал, сел на кухне с авторучкой и листком бумаги и начал рисовать пока пустые квадратики какого-то только ему понятного плана.

Толю-Доктора отпевали в Спасо-Преображенском соборе. Колонна примерно из тридцати пяти иномарок скорбно проследовала от «Пятнашки»[6]через весь Литейный. Гаишники движению не препятствовали, а один даже отдал честь похоронному кортежу. На отпевание съехались представители всех наиболее крупных городских группировок, за исключением, естественно, «черных». Во дворе собора было тесно от братков, которые негромко переговаривались между собой, ожидая начала службы.

Сергея подвез к церкви Сашок — уже на новой, абсолютно бандитского вида затонированной «девятке» цвета «мокрый асфальт». Сашка на отпевание Челищев не взял, решив, что тому не стоит пока светиться среди братвы. Во дворе к Сергею подошел Танцор и уже не отходил никуда, выполняя функции то ли почетной охраны, то ли наблюдателя… Ждали Антибиотика. Пока его не было — курили, здоровались между собой, обменивались последними новостями. Челищева многие узнавали, подходили пожать руку, сочувственно хлопали по плечу.

Из обрывков услышанных Сергеем разговоров вырисовывались две версии гибели Толика, циркулировавшие среди городской братвы. По первой — его завалили кавказцы, якобы за то, что Доктор участвовал в свое время в знаменитом погроме на Кировском рынке, закончившемся жертвами со стороны «черных». Милиция задержала тогда около сорока человек, но вынуждена была отпустить всех, даже тех, кто был взят с дубинами в руках — торговцы упорно никого не опознавали, а братки уверенно отвечали, что дубины похватали прямо на рынке, исключительно для самозащиты, увидев заварушку… Вторая версия была еще романтичнее — по ней Толика грохнули менты, которые не могли справиться с его растущим влиянием и авторитетом. Сергей ни одну из версий не опровергал и не подтверждал, впрочем, на него не особенно и наседали.

Наконец подъехал Антибиотик. В сопровождении трех телохранителей он подошел к родным Доктора — матери и, видимо, еще каким-то родственникам, резко контрастировавшим своей небогатой одеждой с большинством присутствовавших. Все потянулись в собор, ступени которого были облеплены нищими. Нищих было в три раза больше, чем обычно, они по-деловому собирали дань, а у некоторых братки меняли крупные купюры на мелочь, чтобы потом бросить ее в могилу. На отпевании Сергей со свечой в руке стоял рядом с Антибиотиком, остальная братва разбилась на кучки, по принадлежности к группировкам. У лежащего в гробу Доктора было незнакомое, сильно загримированное лицо. Дыры в голове были практически незаметны, если специально не присматриваться, конечно.

— В том месяце мусорка кокнули, теперь вот нашего хороним, — услышал Сергей позади себя чей-то шепот.

— Перед Богом все равны…

Горячий воск капал Челищеву на руки, но боли он не чувствовал. У него в душе было пусто и холодно.

Перед отъездом на Южное кладбище все снова столпились во дворе собора на перекур. Некто Паутиныч — из «пермских» — серьезно рассказывал, что в Москве менты учредили секретную организацию под названием «Белые стрелы»:

— Пацаны говорили, что эти «стрелы» самых крутых мочат, а расследование потом не проводят…

Потом все деловито зашуршали купюрами — кто-то сказал, что с каждой бригады решено собрать по тысяче долларов, а деньги надо отдать дяде Доктора…

С зажженными фарами колонна проследовала на Южное кладбище. У ворот Сергей профессиональным взглядом «срисовал» две машины, из которых явно осуществлялась съемка похорон. Челищев поглубже надвинул на глаза капюшон и усмехнулся. Над могилой Антибиотик сказал речь:

— Сегодня мы хороним нашего товарища. Он всегда стремился быть первым — и в спорте, и на войне, и в жизни. Он никогда не был «нулевкой», никогда не жаловался, и всегда на него можно было положиться. Спасибо матери, воспитавшей такого сына: мы никогда его не забудем и сделаем все, чтобы его семья ни в чем не нуждалась. Спи спокойно, Анатолий. Ты будешь отомщен сполна. Земля тебе пухом. Мы будем помнить тебя…

Рядом с матерью Доктора Сергей вдруг заметил заплаканную женщину в черном и с трудом узнал в ней Татьяну — пышную директрису «ночника» на Шаумяна…

Бросив горсть земли и несколько монет в могилу Толика, Челищев отпустил Танцора и незаметно ушел с кладбища… Вечером Сергей позвонил из автомата бабе Дусе и спросил:

— Евдокия Андреевна, это из собеса беспокоят. Вы пенсию уже получили?

— Да, спасибо, все на этот раз вовремя… Вряд ли телефон старой уборщицы прослушивался, но на мерах предосторожности настояла она сама. Утвердительный ответ на вопрос Челищева означал, что торжественное совокупление Никодимова с Ворониной прошло успешно, и Сергей может забрать аппаратуру… Челищев тут же перезвонил Цою и предупредил, что скоро завезет камеру.

Игорь посадил его в отдельном кабинетике осмотреть отснятые кадры на мониторе. Ярослав Сергеевич Никодимов получился отлично, он мог бы с успехом сниматься в дешевой западногерманской порнухе. Развалившись в кресле, отодвинутом от рабочего стола, зампрокурора города наслаждался минетом, даже не потрудившись спустить теплые зимние кальсоны.