Серый ангел - Марина Туровская

Разогнувшись от микроскопа, Лёнчик равнодушно посмотрел на Анну.

— Не ищи. Ночью ей стало плохо, ко мне приплелась жаловаться. Я решил, что хватит ей мучиться, и позвонил Аристарху, разрешение спросил. Он разрешил.

Анна, моментально отупевшая от непонятного разговора, следила за сильными, атлетическими руками Лёнчика. Он ввел фамилию исследуемого пациента и стукнул по клавише «энтер», данные из микроскопа автоматически перенеслись в компьютер.

— Что он разрешил? — не желая понимать, переспросила Аня.

— Разобраться с Ольгой. Я сам сделал укол. — Лёнчик привычно вскрыл очередную пробирку, капнул кровь на предметное стекло и поместил под микроскоп. — Она мне была благодарна, даже улыбалась.

Анна уже все поняла, но продолжала спрашивать.

— И где она?

Лёнчик посмотрел на Анну с удивлением.

— Дура, что ли? Где и все после крематория. В брикете с удобрениями.

Лёнчик склонился над микроскопом.

Постояв в тишине секунд десять, Анна медленно взяла со стола тяжелую папку с металлическими уголками и, развернувшись всем телом, размахнулась и ударила Лёнчика в лицо. Брызнула кровь из рассеченной брови и вспоротой щеки.

Лёнчик вскочил и одним ударом откинул Анну к двери, разбрызгивая кровь по стенам. Не желая продолжать драку, Анна выскочила из кабинета и побежала по коридорам в кабинет Григория.

Анна проплакала рядом с мужем весь день.

К обеду раны на лице Лёнчика затянулись, через два дня шрамы исчезли.

Отношения с алкоголем у Григория становились все теснее и теснее. Геннадий, тоже любящий вечерком пропустить рюмку граммов на сто пятьдесят, а в праздники упиться «в зюзю», на ежедневные пьянки до состояния «морда в салат» смотрел неодобрительно. Составить компанию соглашался не чаще одного раза в десять дней, но очень точно чувствовал, когда Григория «припирало» и была необходима медицинская помощь.

В аккурат перед этим моментом Григорий становился неуправляем и неприятен в общении. Зная за собой это свойство, он в дни особо жестоких запоев не показывался Анне на глаза, домой не приезжал совсем, прятался в Зоне.

Анна от теоретической части обучения перешла к практической и выпросила свободное помещение под лабораторию. Она проводила опыты с растениями, помещая их в различные отсеки с разными уровнями радиации и климатическими условиями. Ей за очень приличные деньги переслали семенной материал из Тимирязевки. Аристарх решил, что исследования, до которых у них с Геннадием не доходили руки, в связи с огромным объемом работы с «живым материалом», будут только на пользу. Поэтому ни с финансированием, ни со спецоборудованием у Анны проблем не возникало.

В один из страшно похмельных, напряженных для Григория дней к Анне в лабораторию пришел Геннадий. Встав за спиной Ани, он погладил ее по голове.

— Анна, его пора под капельницу, мы вчера договорились, а он не явился.

Анна рассаживала по минеральным кубикам-кашпо очередную сотню рассады бобовых, но тут же отложила брикет с почвой.

— Да как же, Гена, я его найду? Он от меня и вчера, и сегодня прячется. Я же в Зону разработок пропуска не имею. А свои, охранники, его не выдадут, он на работе-то держится, руководит.

— Ситуация хреновая. — Геннадий потрогал полуметровый ус растения, на котором не должно быть острого щупа, но он был. — Ничего себе, ты монстров растишь. Так вот, охранники не знают, где их шеф. А ты как-то мне говорила, что на Григория у тебя компас, чувствуешь, где он находится в любой момент.

Анна задумалась, сосредоточилась.

— Он в секторе бараков.

— Найди. — Геннадий щелкнул по щупу зеленого горошка, щуп возмущенно скрутился. — Твой пропуск оформлен на проходной. Грише необходима медицинская помощь.

Пройдя через проходную, Анна, чувствуя заинтересованные взгляды охранников в спину, уверенно пошла к баракам. Она принципиально не носила брюки и военную форму, как почти все женщины в поселке. Сейчас на ней было светло-зеленое трикотажное свободное платье с небольшим декольте и юбкой ниже колен. Но даже такое платье выглядело вызовом несвободе Зоны.

— Эй, Аня, туда одной нельзя!

Анна оглянулась. Эдик, которого Григорий звал по номеру, «двадцать второй», бежал за ней.

— Им же терять нечего, они все смертники!

Выставив вперед руку, Анна, остановила охранника.

— Эдик, не торопись. Если он и от вас решил спрятаться, то дело совсем плохо. Увидит тебя и в какую-нибудь дыру забьется, а ему помощь нужна. У меня рация, которую на КПП выдали, и я знаю, где находится «тревожная кнопка».

Эдик остановился и отдал ей честь. Анна улыбнулась и пошла дальше, к баракам.

Трое заключенных, бродивших в серых линялых робах по территории, испуганно посмотрели на Анну и шарахнулись в ближайший барак.

Примерно зная расписание выхода рабочих в шахту, Анна просчитала, что один из бараков пуст, в другом рабочие спят, а в третьем и четвертом они отдыхают, готовясь то ли ко сну, то ли к спуску в шахту.

Гриша, по ее ощущению, должен быть за крайним бараком, ближе к сектору отдыха, где стояли лавочки и красовались клумбы. На них высаживали забракованные в ее лаборатории цветы.

Анна шла вдоль стены барака и вытягивала шею, пытаясь узнать того, кто спал в нескошенной траве за клумбой. Она даже прибавила шаг, прокручивая в голове ругательный текст невнимательным охранникам, когда ей наперерез метнулся невысокий мужчина в темно-серой зэковской робе.

Что в этот момент происходило, Анна помнила отдельными кадрами. Первый кадр — человек кинулся ей наперерез. Второй кадр — мужские руки со вздувшимися венами обхватили ее ноги. Третий кадр — она летит к приближающейся земле, не успевая защитить лицо. Четвертый кадр — она лежит на боку, на заасфальтированной кривой дорожке и на нее сверху падает мужчина… вернее, безумно мерзкое существо.

Только здесь включились тактильные органы. Правое плечо ломило от падения, правую щеку саднило от «проезда» по шершавому асфальту, правое бедро онемело от удара о жесткую поверхность.

Кадр пятый — неровный треск разрываемой трикотажной ткани. Руки «особи» рвут платье на груди. Особь — мужчина, пожилой, плохо выбрит, отвратительно пахнет изо рта, разит больным потом. Мужичок небольшого роста, плотный, глаза под густыми, белесыми от седины бровями, нечеловечески алчны.

— Ах ты, сучка сладкая, попалась! Убьют меня теперь, зато глумиться буду, пока не остановят.

Кадр шестой — она хлыстом выбрасывает левую, свободную от падения руку, слева направо, по ненавистному лицу. Пальцы фиксируются на глазах напавшего и делают нажим за те доли секунды, пока мужчина не сбрасывает ее ослабевшую руку жестким встречным ударом в лицо.