КРУК - Анна Бердичевская

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 103
Перейти на страницу:

Чанов рассматривал новеньких и убеждался – ух, как они претендуют!

И хорошо, и Бог с ними, пусть торчат… И почему не поболеть за неизвестных героев чужой эпохи? Смотрит же он иногда, и с удовольствием, баскетбол или футбол в ящике. Потребляет чужой адреналин в безопасных дозах… Шоу… Да чем же плохо! Гляди, если хочешь, участвуй, если можешь, а не хочешь, не можешь – вали! Все молодые правы во всем. Значит, и он был прав, пока был молодой. И что же, что ставил только по маленькой, какое время – такие ставки… И с чего это Блюхер вздумал, что он, Кусенька – большой игрок?.. И что все – игра, что она глобальна, что она и есть программа всего? Или Блюхер не это думал?..

Чанов чувствовал, что он не справедлив и не точен, оттого еще больше сердился на Блюхера. Чанов, не поемши, бывал еще в детские годы непременно сердит. Это бабушка Тася отлично знала и посмеивалась, а мама и до сих пор не узнала, пугается каждый раз… Чанов припомнил бабушки-Тасин мимолетный насмешливый взгляд, да и прекратил сердиться. Тут и принесли грибной суп прямо в девятый, условно, ряд, на лиловый стол поставили, за которым еще три барышни с книжками и тетрадками сидели бочком и два ироничных щенка, Леннон с Ринго Старром, пристроились.

Куся хлебал супчик с горячей ржаной булкой и изучал литераторов-юниоров тупым взглядом исподлобья. Юноши чем моложе, тем талантливей смотрелись. Барышни за столом и в зале были очень хорошенькие, а некоторые еще и очень, очень серьезные. Они ждали начала. А вот и началось. Волоокая дама подзынькала по графину граненым стаканом имени скульптора Мухиной. Тишина более или менее устаканилась. Чанов мигом разобрался с супом и понял с трудно переносимой ясностью – больше не хочется. Ни-че-го не хочется. Особенно русского жаркого в горшке. Но еще сильней и определенней не хотелось современной русской художественной литературы. Он, придумывая, как бы аккуратно свалить, оглянулся. И встретился глазами с Соней, только что возникшей в дверях.

Не удивился, не вздрогнул, не побледнел. Только строчка именно из советской художественной литературы осуществилась вдруг в виде объективной реальности:

Не бывает напрасным прекрасное.

Вот в чем дело, Соня-то была прекрасна… А он забыл. Знал, но забыл.

Из-за ее плеча выглянул на себя не похожий Дада. Его эспаньолка слилась с небритой физиономией. Разбойник. Глаза блуждают. Герой старинного фильма «Дата Туташхиа»… Чанову еще больше не захотелось ни-че-го. Кроме Сони. Видеть ее. Быть с нею. Сегодня. Сейчас.

И все-таки… Чанов колебался, как слишком уж точные и оттого нервные весы. Он и был по зодиаку Весы. «Почему сегодня? – подумал он. – Можно завтра. Утро вечера му…»

Суицид

Блюхер пришел минут через пять вслед за Соней и Дадашидзе, когда толстый и молодой, похожий на Дюма-сына симпатичный литератор, видимо многим присутствующим весьма известный, читал со сцены забавные, великолепно закрученные хулиганские вирши. Блюхер остался подпирать косяк дверей и слушать… Сколько разнообразных вещей умело доставлять Блюхеру тихое удовольствие! И зачем для этого в Швейцарию ездить?.. Вот ведь как все здесь любопытно… Он чувствовал себя на литературном вечере как рыба в воде. Ученый системщик-программист-натуралист Блюхер в одном из корневых подвалов дремучего мегаполиса натолкнулся на слабо изученный мировой наукой вид термитов. Важных таких, играючи переваривающих тонны жесткой, занозистой пищи, чтобы из шуршащих отходов своей жизнедеятельности построить бумажные и картонные, почти что как бы воздушные, замки… «Игра как игра», – думал Блюхер. Он и в эту игрывал. «Розовощекий павлин» родился в виде книжки в результате одной из партий… У Василия Василиановича не до конца с литературными и издательскими пасьянсами складывалось, эта программа ему, опытному игроведу, казалось, не задалась… Он стоял на пороге концертного зала КРУК и слушал звучание слов, как шум прибоя, но вглядывался и в лица, пытаясь, как всегда, проникнуть в энергетику и сенсорные связи… Как всегда, получалось не очень. Не то что у Чанова… А почему?..

Этому дано… А на хера ему оно?

Блюхер осознал, что придумал стишок, и недурной. И посмотрел на Чанова. Отлично скроенное лицо с крепким лбом, с высокими, как бы удивленными, бровями, с крупным, сложенным в мужественную складку, ртом… А вот в глазах постоянно какая-то… Ну не мысль же. Нет. Но мерцание. Просто он все время думает-чувствует, что-то нереально строит. Все время. Бессловесно и мрачновато. «Он просто вот так живет…» – подвел итог Блюхер, поймал взгляд Чанова и поманил свою компанию выйти вон. Первой поднялась Соня и двинулась к дверям. Сегодня Блюхер вполне был у руля – он пришел порулить насчет Швейцарии.

Чанов заметил, как Дада ухватился за Сонину руку и, словно на буксире, потащился за ней. Она руку не отняла, как бы и не заметила…

Оказывается, в демократичном Круке был отдельный кабинет. Лизка, успешно запустившая колесо литературного вечера, отвела в кабинет своих. Каким-то образом она состояла в кружке, в этом совершенно тайном обществе, цели и задачи которого были тайной для всех участников. Кроме, на сегодняшний день, Блюхера. Но и он сомневался в дне завтрашнем… Нет, не общие планы, идеи и намерения на самом-то деле правят миром. Исключительно стихийный взаимный интерес. Тяга. Как в печке, от полешка к полешку, с искорками…

В кабинете стоял стол, длинный, на порядочно персон, но стульев осталось шесть, то есть остальные понадобились на литературном вечере. Заговорщики расселись, свободными остались два стула, и совершенно ясно собравшиеся ощутили, кого не хватает: Пашеньки с Вольфом. Прибежал давешний бледнолицый Толик, принес Чанову горшок русского жаркого, которого Кузьма Андреич уже не хотел. Блюхер заказал про запас большой чайник и пирожные, Соня попросила клюквенного морсу. Дада склонился к ней и зашептал на ухо. Соня повернулась к нему и ответила что-то коротко, улыбнувшись виновато. Дада откинулся от Сони, лицо у него было как у боксера в состоянии гроги. Очень ему, как красавцу, это не шло. Чанов смотрел, видел, но как бы и не видел. Подвинул к себе чашку чаю, а горшок передвинул Блюхеру. Блюхер передвинул горшок поближе к Давиду Луарсабовичу, тот, бледнее бледного официанта, поглядел в горшок и сообщил растерянно:

– Забыл… Вина заказать.

И пошел. Заказывать.

– Что с ним? – спросил Блюхер, ни к кому не обращаясь. Ему никто и не ответил.

Чанов, например, знать не знал ответа, да и вопроса не слышал. Напротив него за столом сидела, о чем-то задумавшись, прекраснейшая из женщин, она не имела к нему никакого отношения, они были едва знакомы, но они уже были связаны. Чанов разглядывал будущее и чувствовал неизбежно надвигающееся счастье. То есть оно уже происходило, но, происходя, счастье продолжало увеличиваться, меняться, двигаться… Так спокойно, так безмятежно, именно как облако, именно, клубясь. Чанов мог смотреть на Соню Розенблюм. Мог и смотрел. Это и оказалось счастьем.

– Все-таки что с Давидом Луарсабовичем, – снова спросил Блюхер. – Соня, вы не знаете, что с ним?

1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 103
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?