Веритофобия - Михаил Веллер

…Так появляются подхалимы и хамы, аристократы и быдло, элита и толпа. А жизнеобслуживающая функция разума остается та же самая, меняется лишь ее формальное направление, социальное наполнение меняется. Раньше надо было думать, как загнать и убить кабана, не попав на его клыки — сейчас надо думать, как выполнить распоряжение начальника и не дать подчиненным сесть себе на шею.

Однако неизменным осталась необходимость быть членом группы — хоть рода Мамонтобоя Волосатого, хоть слесарем сборочного цеха авиазаводы. Чтоб не дали по шее, не прогнали — но напротив, повысили по службе и дали больший кусок…………

Повторяю и прошу запомнить:

Главный предмет социальной психологии и парадокс этики заключается в имманентном внутреннем противоречии человека между инстинктами индивидуального и группового самосохранения и самореализации.

Человек как особь, организм, индивидуум и личность руководствуется инстинктом индивидуального самосохранения и продолжения рода. Отсюда все разновидности эгоизма: трусость, жадность, стремление иметь максимум благ при минимуме риска и затрат — короче, сладкий кус и теплое место, все лучшее для себя, а все трудное, неприятное и опасное предоставить другим.

Но как существо в то же время сугубо социальное, человек в противовес эгоизму альтруистичен: ему свойственно не просто поступаться частью личных интересов ради блага соплеменников, но и жертвовать жизнью, если это необходимо для защиты своего потомства, семьи, очага, группы, племени — своего социума. Ибо только в составе единого социума он может противостоять врагам и опасностям, добывать пищу и оставаться в живых.

Человек двуедин в своем индивидуальном и социальном качествах. Без своего социума он не только беззащитен — у него нет языка, нет никаких приобретенных навыков, он не воспринял наработанную социумом культуру: он даже не человек, но лишь человекоподобное животное.

И. Социальный инстинкт похвально доминирует над индивидуальным. Этика велит индивидууму подсократиться в присвоении благ, блюдя интересы всей группы. Более того: инстинкт индивидуального самосохранения велит человеку бежать и прятаться — а социальный велит идти навстречу опасности, драться и даже гибнуть, чтобы племя победило и выжило. И в конфликте индивидуального и социального — закон и мораль, мнение людское всегда утверждали и славили торжество общего над личным, социального над индивидуальным.

Социальный инстинкт при конфликте с индивидуальным главнее. Таков закон выжившего человечества.

А для выживания первобытной группы, и ближе вдоль истории — для выживания народа — необходимо единство в действиях: в сражении, охоте, поиске убежища и спасении женщин с детьми. Социум — это не аморфная толпа, а система. У нее своя структура, где каждому свое место, и каждый готов выполнить свои обязанности. Имея соответственно свои права.

Такая социальная система, собранная из отдельных человеков, несравненно сильнее и производительнее толпы в труде и бою.

И каждому человеку этой системы присущ социальный инстинкт. Он заставляет людей собираться в группы, выяснять, кто сильнее и слабее, кто на что лучше пригоден — и создавать социальную иерархию. Проще всего понятна суть иерархии на примере воинской части: стрелки, пулеметчики, артиллеристы, танкисты, водители, санитары, повара. Аспект специализации — и аспект соподчинения: сержанты, лейтенанты, майоры, полковник.

Из двери высовывается Суворов Александр Васильевич, трясет седым хохолком и кричит петушиным голосом: «Каждый солдат должен знать свой маневр!» То есть: каждый член социума должен знать, что он должен делать.

Он и знает.

В первобытной стае, а хоть и в племени дикарей, все просто: охота — все мужчины на охоту, собирать корешки — все бабы в поле, убили кабана — все жрут вокруг костра, переходим на новое стойбище — все собрались и пошли за вождем. Единообразие. И всеобщее согласие. Делай как все. А не захочешь — вождь мигом вломит и подчинит, остальные добавят, а потом еще и худший кусок тебе достанется.

Когда-то в СССР, мечтая свалить за бугор и посмотреть свободный мир, мы не представляли, каким тяжким наказанием было изгнание. Это изгнание Солженицына и Растроповича воспринималось как возможность жить в лучшей части цивилизованного мира. Но изгнание из древнегреческого полиса обрекало на бесправие: ты нигде больше не имел прав гражданства, ты был в обществе никто, не имел друзей и сторонников, приблудный ты был, а если еще и нищий — вообще жрать нечего, иди в услужение. Но в первобытном племени изгнание равнялось смерти. Тебе было не защититься от врагов — убьют и съедят. И вообще трудно прокормиться.

Итак. Единство. Оно начинается — где? В головах. Единство племени начиналось на уровне единства представлений о том, как жить и действовать. Установившийся давно порядок мыслился единственно правильным и возможным. Вот координация и единство действий пчел, собирающих нектар или прогоняющих агрессора от улья — это проявление простого инстинкта. Координация волков, поделившихся для охоты на загонщиков и засаду — более сложное единство действий. А согласованность дикарей, сделавших дубины и копья, соорудивших яму с кольями и загнавших туда быка — это еще сложнее.

Короче. Члены племени имеют одинаковое мнение по всем вопросам: как охотиться, воевать и жить. Вначале могут посовещаться, бывает. А дальше — решение вождя и альфа-самцов обсуждению не подлежат. Мы с ними до сих пор выжили — значит, они правы. Они знают. И мы тоже знаем — все вместе.

А если ты один прав — а они все не правы? Но у тебя низкий ранг, и тебя не слушают? Подчиняйся и верь. Со всеми — ты можешь выжить, если даже решение их не верно. Но один — ты точно в поле не воин, не выживешь, конец тебе. Лучше поддерживай их изо всех сил. Тогда вероятнее будет успех.

То есть. Специфика социального инстинкта такова. Что лучше ошибиться вместе со всеми, чем быть правым одному. Придерживаться общего мнения — с точки зрения выживания и успеха вместе с группой — в конце концов, на уровне больших числе, всегда выгоднее. То есть правильнее.