История французской революции. От первых дней до Директории - Вильгельм Йозеф Блос

Король видел, какое нехорошее впечатление производит применение veto и хотел загладить его новыми назначениями в министерствах. Из министров-абсолютистов он оставил только Бертрана де Моллевилля в качестве премьера, а вместе с тем министра финансов и морского, и Делессара – министра иностранных дел. К ним он присоединил Нарбонна в должности военного министра, Дюпор-Дюттэра в качестве министра юстиции и Кайе де Жервилля – внутренних дел. Последние три министра были взяты из среды фельянов, т. е. из правой законодательного собрания. Но эти назначения не произвели никакого заметного впечатления. Общественное внимание почти исключительно поглощено было уже интригами эмиграции.

Особенно вызывающе держали себя эмигранты в областях обоих духовных курфюршеств, майнцского и трирского. Они там не только выставили вооруженную силу против Франции, но даже позволяли себе насилия над теми немцами, которые симпатизировали новому порядку вещей во Франции. Собрание не могло уже больше оставаться молчаливым свидетелем бесстыдного поведения эмигрантов и постановило потребовать от курфюрстов майнцского и трирского, чтобы они разоружили эмигрантов и удалили их с границы. К этому постановлению собрание склонилось под впечатлением увлекательной речи Иснара. «Заговорите с министрами, с королем, с Европой, – говорил он, – но заговорите языком, достойным представителей Франции. Скажите министрам, что нынешним поведением их вы недовольны и что быть ответственными перед вами – значит отвечать своею жизнью. Скажите Европе, что вы уважаете государственный строй всех государств, но что если начнется война королей против Франции, то вы зажжете войну народов против королей».

Людовик с тайным удовольствием утвердил этот декрет. Он желал войны в надежде, что она приведет к поражению Франции и к вступлению заграничной коалиции в Париж. Король, присягнувший конституции, надеялся, что при таком обороте дел его неограниченная власть будет восстановлена. Незадолго до того Малле де Пан был послан в Вену и Берлин с тайным поручением от Людовика склонить эти дворы к войне с Францией.

Таким образом, двор вторично составлял заговор против нового порядка вещей во Франции. Эмигранты, иностранные державы, священники, уклонявшиеся от присяги, и дворянство поддерживали его. Все они не оценивали того сопротивления, какое сумеет оказать французский парод, одушевленный идеей свободы.

Нарбонн был честный человек и не участвовал в предательстве своей партии. Он работал над тем, чтобы укрепить французские границы на случай нападения. Он собрал четыре армии. На юге стоял маркиз де Монтескю; он был роялистом, и назначение его заключалось в том, чтобы защитить Францию от возможного вторжения со стороны Италии. В Лотарингии командовал Лафайет, которому после неудачной роли командира парижской национальной гвардии и здесь суждено было сыграть столь же неудачную роль. В Эльзасе командовал Люкнер; это был немец, стяжавший себе хорошую репутацию на прусской службе во время семилетней войны, не отличавшийся полным непониманием политики. На северо-западе командовал Рошамбо, роялист, участвовавший в американской войне. Нарбонн делал все возможное, чтоб увеличить боевую готовность этих армий, но Делессар и Моллевилль ставили ему всевозможные затруднения. Людовик даже уволил Нарбонна и отставку, но, когда он увидел, как неумен был этот шаг, вызвавший новое возбуждение в народе, он уволил и Бертрана де Моллевилля.

Но это уже не помогло, потому что тут вмешалось национальное собрании и отдало под суд министров Бертрана де Моллевилля и Делессара. Этот случай дал двору почувствовать, что такое красноречие Верньо). Вот что сказал тогда, между прочим, этот оратор, сумевший воспламенить сердца своих слушателей: «С трибуны, на которой я теперь говорю, виден дворец, в котором преступные советники вводят в заблуждение и обманывают конституционного короля. Отсюда видны окна замка, в котором разрабатывается контрреволюция, где придумывают сродства, при помощи которых нас можно было бы снова поработить. В прежние времена часто исходил из этого замка террор во имя деспотизма. Пусть же сегодня террор во имя закона возвратится в этот замок и потрясет сердца его обитателей. Пусть узнают все обитатели его, что наша конституция дарует неприкосновенность одному лишь королю!»

С большим трудом Бертрану де Моллевиллю удалось оправдаться. Делессар же вскоре после этого был предан орлеанскому государственному суду по обвинению в небрежном и недостойном исполнении служебных обязанностей.

Король после этого увидел, что для того, чтобы ужиться с собранием, у него нет другого выхода, как составить министерство из жирондистов. Двор не был против этого, так как в ограниченности своей он полагал, что административный талант представляет собой исключительно дворянскую привилегию, и был убежден, что буржуазное министерство может только осрамиться.

Главой нового правительства был генерал Дюмурье. Он не принадлежал ни к Жиронде, ни к какой-либо другой партии, но отличался блестящим умом, энергией и пониманием людей. Прошлое его было богато приключениями. В качестве дипломата он превысил свои полномочия и за это долгое время просидел в Бастилии; как солдат, он сражался в рядах поляков против России. Он был солдатом и государственным деятелем в одно и то же время; как метеор, сверкнула эта блестящая личность, покрыв себя грязным позором измены отечеству. Он льстил всем партиям; они все считали его своим, а он их обманывал. Дюмурье получил портфель министра иностранных дел, а Ролан де ла Платиер, муж г-жи Ролан, честный, строгий, несколько ограниченный и очень педантичный человек, поставлен был во главе министерства внутренних дел. Вместе с ним у кормила власти стала душа Жиронды г-жа Ролан; Марат поэтому называл самого Ролана драгуном своей жены. Министерство финансов перешло к женевцу Клавьеру, военное – к Сервану, двум жирондистам, министерство юстиции получил Дюрантон, а морское – Лакост.

Это правительство получило название министерства санкюлотов. Этим названием аристократы хотели осмеять как народный его характер, так и влияние г-жи Ролан, под которым оно находилось. Тут произошло нечто неслыханное, именно министры явились к королю не в парадной одежде, а в обыкновенном гражданском платье, без парика и без пряжек на обуви. «Ах, у вас нет пряжек на обуви», – заметил обер-церемониймейстер, указывая на Ролана, и Дюмурье, смеясь, ответил на это: «Ах, сударь, все потеряно».

Между тем Пруссия и Австрия 27 февраля 1792 года заключили между собою формальный договор, по которому Австрия должна была выставить 180 000 человек войска, а Пруссия 60 000 с целью возвращения французскому королю его абсолютной власти. Вопрос о будущем государственном строе Франции предполагалось решить на конгрессе. Когда это стало известно, фельяны и жирондисты стали настаивать на объявлении войны. Двор показывал, что он рад войне, да оно так и было, так как он ожидал от нее восстановления абсолютной королевской власти. Робеспьер, которому и здесь нельзя отказать в политической дальновидности, боялся измены Лафайета в случае войны и изо всех сил боролся в якобинском клубе против нее. Жирондисты дали себя увлечь национальным воодушевлением. Король делал вид, что его заставляют согласиться на войну, и в глубине души страстно желал ее. 20 апреля 1792 года Людовик XVI явился в национальное собрание и предложил объявить войну Австрии; предложение это было с бурным одобрением принято собранием. Объявление войны было принято почти единогласно, и этим начался ряд военных кампаний, опустошавших Европу почти целую четверть века.