Ночник - Денис Драгунский

Брунова я видел на перроне, кивнули друг другу: он был нашим соседом по дому на Каретном. Вот поезд трогается, и тут же просовывается Брунов.

– Пойдем выпьем чарочку за память твоего папы, – говорит.

Пойдемте, конечно! А у него в купе уже вся компания.

Водка, сардины в консервной банке. Борис Сергеевич сказал что-то трогательное (моего папу и вправду многие любили). Выпили. Потом за меня выпили, за мои будущие успехи. Потом за Брунова, за Радова, за Никитичну и Маврикьевну. Шутки, анекдоты. Брунов курил сигары. Мы очень шумели, нам даже сделали замечание – через проводника.

Я ужасно напился. В купе со мной ехал пожилой минский профессор-медик. Читал «Журнал невропатологии и психиатрии». Когда я вернулся, он уже спал. Во сне я спрашивал его, кто же он такой – невропатолог или психиатр. Во сне тогда! Тогда мне, пьяному, снилось, что я разбудил его, чтобы спросить, – и я просыпался, стыдясь собственного хамства и пьянства.

Но сейчас посмотрел этот сон с удовольствием. Ощущая водку и сардинки, сигарный дым и стук колес.

< Ну, конечно, я же в поезде ехал! Мы с Олей возвращались из Риги в Москву. >

С ребятами из «Клуба 2015» спорю по поводу нашего проекта «Сценарии для России» и по поводу самих сценариев. Говорим про Институт национального проекта и почему-то про мой журнал «Космополис». Среди собеседников – Андрей Арофикин и его жена Лена Титова.

Не помню, о чем спор. Но я все время возражаю. Чем сильнее и резче я возражаю, тем лучше я себя чувствую – свободнее, легче, увереннее.

– Но разве мы виноваты? – спрашивает кто-то.

– Да! – отвечаю я.

Много людей в синих костюмах (мужчины) и темно-серых платьях (женщины). Похоже на Русский театр в Риге.

Мы хотим снять дачу у Аллы Нагибиной. Подробно осматриваем еще ту, старую дачу, с великолепно обставленными комнатами, с верандой, где стекла в пол, с камином в столовой, с кабинетом покойного писателя, и всё такое. Потом переговоры о цене. Потом вдруг выясняется, что речь идет о маленьком домике, в сущности, не домике даже, а о комнате над гаражом. Потому что тот старый, поразительно красивый дом уже продан и сломан.

Незнакомые люди – отец и сын – собираются куда-то отвезти меня на машине. Они всё время рассуждают, хватит ли им бензина доехать до заправки, достаточно ли в двигателе масла, тосола и прочего, всё время открывают капот и предлагают мне заглянуть. В конце концов, я залезаю на заднее сиденье, склоняю голову на чемодан, который стоит рядом, и засыпаю. Во сне чувствую, как машина трогается.

Мои папа и мама как будто живы.

Я ухожу из дома на целый день. Иду в библиотеку. Эта библиотека – как очень большая квартира. Много людей и много книг. Там еще есть комната, где человек десять или даже двадцать, сидя в креслах – рядами, – слушают аудиокниги. Из их наушников доносятся довольно громкие голоса. Разные голоса, которые вслух читают разные книги. Мне надоело торчать в этой библиотеке, мне очень хочется домой.

Вдруг оказывается, что кабинет моего отца примыкает к этой библиотеке. Я захожу, таким образом, в нашу квартиру, иду в ванную, принимаю душ. В тяжелом махровом отцовском халате иду обратно в его кабинет, сбрасываю халат на пол, одеваюсь. Вижу на паркете свои мокрые следы.

Иду в другую комнату, которая очень похожа на мою.

Беру со стола альбом с фотографиями, сажусь на кровать, рассматриваю снимки, засыпаю.

Меня будит мама:

– Почему ты во сне стонал, плакал?

– Не знаю.

– Ты смотрел альбом?

– Да, – говорю. – Там очень хорошие фотографии.

– От хороших фотографий только тяжелее, – говорит она.

Не помню, что это были за фотографии. Папу в этом сне я не вижу. Но точно знаю, что он еще жив.

Мы с Эриком Ш. идем по нашему дачному поселку. Залезаем на сугроб, на плотный желтоватый снег, чтобы заглянуть за чей-то забор. Там стройка. Внутри участка рабочие ставят другие заборы, пониже.

Гид красиво рассказывает:

– Раньше никто из островитян, которых завезли сюда в XVIII веке, не покидал этого, главного острова. Они со страхом взирали на окружающее море и на островки, которые виднелись вдали. Но по прошествии двухсот лет они расселились по остальным островкам и освоили весь архипелаг.

Юра Гинзбург пришел ко мне в гости.

Вошел в комнату, сел. Улыбается. Достает из портфеля бутылку.

Вот, думаю, выпьем.

Тут сон и кончился.

Кисейное платье. Тонкое, прозрачное.

Женщина стоит между мной и солнечным светом.

Она молчит, и я молчу. Кажется, она даже не смотрит на меня.

Я встречаюсь со своим другом Толей Голубовским у него на работе.

Прощаюсь с ним, дохожу до конца улицы – это очень приятная улица, вроде Ордынки, так вот, я дохожу уже до набережной, как вдруг вспоминаю, что забыл у него свой портфель.

< Мне очень часто снится, что я забываю портфель, хотя на самом деле такого со мной ни разу не было. Ну, или я не помню. Значит, если и было, то очень давно. >

Звоню ему. Он уже ушел оттуда, из офиса. Он рядом.

Я вижу его в толпе. И тут же Марина, его жена, совсем другая, чем на самом деле, – черноволосая, высокая, плотная. Но это она. Мы начинаем разговаривать, и я забываю про портфель.

Вдруг вижу – мой портфель у него.

Говорю: «А вот и мой портфель!» Он говорит: «Ой! Значит, мне возвращаться…»

И мы вместе идем к нему на работу. Хорошая погода, настроение приятное.

Дача, забор проломан в двух местах. Следы: полосы на земле, на траве. Как будто через эти проломы что-то тяжелое тащили.

Песок. Разрываю его тросточкой.

Там закопаны горбушки черного хлеба.

Слышу, кто-то из окна меня ругает, обзывает разными словами.

Оборачиваюсь, никого не вижу.

Силуэт мелькает. Женщина у плиты. Не видно кто.