Проблема дня - Ти Кинси

– Полностью с вами согласна, – сказала леди Хардкасл. – Не могу сказать, что я целиком одобряю ваши мотивы и методы во «всей той истории», как вы сейчас выразились, но нельзя не признать, что ваши усилия по построению карьеры в журналистике вызывают во мне невольное восхищение. Я понимаю, что для женщины это нелегко. Итак, что скажешь ты, Фло? Заключим перемирие?

– Если к этому готовы вы, миледи, то готова и я, – ответствовала я. – Лично я всегда считала, что лучше иметь друзей и союзников, чем врагов и конкурентов.

– Полно, не увлекайтесь, – сказала мисс Коудл. – Я предлагала вам всего лишь взаимовыгодное прекращение боевых действий, а вовсе не совместное плетение венков и расчесывание друг другу волос.

Леди Хардкасл улыбнулась.

– Что ж, пусть мы будем хотя бы союзницами. Ведь у нас есть общее дело.

– Общее дело было у нас и тогда, – ввернула мисс Коудл.

– Едва ли, моя дорогая, – возразила леди Хардкасл. – Мы хотели поймать убийцу, а вам была нужна громкая история, напечатанная в газете за вашей подписью.

– Да, и, если бы вы… – начала мисс Коудл.

– Дамы, полно, – перебила ее я. – Я знаю, что слышала не весь ваш разговор, но в той его части, которую мне все же довелось услышать, речь шла о заключении перемирия и совместной работе ради общего дела. А вовсе не о грызне. Или же тему грызни вы обсуждали раньше?

– Ты совершенно права, – согласилась леди Хардкасл. – Примите мои извинения, мисс Коудл.

– Я тоже приношу вам свои извинения, – откликнулась мисс Коудл. – Вы всегда позволяете ей командовать и указывать вам, что делать?

– Эта малютка так снисходительна, что дозволяет мне делать вид, будто распоряжаюсь здесь именно я, но она такая грозная, что я предпочитаю ей не прекословить.

Я вскинула брови и подумала: Как же. Хотела бы я на это посмотреть,

– Нуте-с, – сказала мисс Коудл, сунув руку в свою всегдашнюю наплечную сумку, – позвольте мне в духе этого нашего нового entente cordiale[37] поведать вам о самых последних новостях.

Она достала из сумки уже знакомый нам блокнот мистера Брукфилда и стопку беспорядочно исписанных листков бумаги.

– Из-за стремления Кристиана сделать свои записи нечитаемыми для его врагов, – заметила она, перебирая листки, – они стали неудобочитаемыми и для его друзей. Даже когда имеешь на руках ключ, на расшифровку того, что он понаписал, уходит целая вечность, а игра слов, к которой он прибегал, порой бывает убийственно затейлива и сложна. Но я стараюсь. И процесс идет… Ага, вот.

Она отыскала нужную страницу.

– В пятницу на меня снизошло просветление, – сказала она. – Я наконец узрела в его записях систему. Мы думали, то есть так думала я, что Кристиан работал над случайным собранием не связанных между собой историй, что он перескакивал с одной из них на другую просто потому, что так хотела его левая нога. Но между этими историями имеется связь, и все они являют собой один большой материал.

– А как вы смогли это понять? – спросила я.

– Это произошло, когда я дошла до следующей части, – начала объяснять она, постучав пальцем по листку. – Следующим в его запутанном перечне мерзавцев и обормотов идет один азартный игрок. Неисправимый картежник, по уши погрязший в долгах, по имени Джеймс…

– Стэнсбридж, – перебила ее леди Хардкасл. – Третий сын графа Кейншема. – И подмигнула мне. Ясное дело, путая все эти имена, она меня просто дразнила.

– Как вы… – изумленно проговорила мисс Коудл.

– Удачная догадка. Мы обе повстречались с ним вчера на званом вечере в доме Фарли-Страудов – дом называется «Грейндж». Вряд ли существует много погрязших в долгах картежников по имени Джимми, привлекших внимание такого мастера сыска, как Брукфилд.

– Даже когда путь прокладывает кто-то другой, вы все равно умудряетесь идти на шаг впереди, – сказала мисс Коудл. – Да, достопочтенный Джеймс Стэнсбридж, третий сын графа Кейншема, в самом деле привлек внимание Кристиана в качестве одной из фигур в расследовании более масштабного дела. Он мелкая рыбешка, и при иных обстоятельствах я бы не стала тратить на него чернил – ведь кому есть дело до очередного титулованного болвана, которому нечем расплатиться со своим портным?

– Но нам есть дело до того, кто ссудил его деньгами, – продолжила леди Хардкасл.

– Вы опять правы. Именно к этому я и веду.

– А мы знаем, кто это был? – спросила я.

– Ну, как сказать… в кругах газетчиков слово «знаем» считается неоднозначным, поскольку нередко между тем, что мы «знаем», и тем, что можем доказать, дистанция огромного размера.

– То же самое можно сказать и о мире международной… скажем так, дипломатии, – заметила леди Хардкасл. – Так что же именно знал Брукфилд?

– Он совершенно точно знал, что человеком, который финансирует бездарную игру достопочтенного Джимми, является не кто иной, как депутат городского совета по имени Натаниэль Морфилд. Личность он известная, у него куча денег и множество влиятельных друзей. И, на первый взгляд, он может показаться как раз таким джентльменом, который был бы готов одолжить своему старому приятелю несколько монет, чтобы тот выпутался из передряги. Но значимо другое – его связь с другими фигурантами расследования, которое проводил Брукфилд. Судя по всему, он был уверен, что именно Натаниэль Морфилд и есть тот мужчина, который завел интрижку с миссис Крейн, а также что именно его и подмазал Редверс Хинкли, чтобы получить добро на осуществление планов по новому строительству на Томас-стрит.

– Иными словами, у него был весьма веский мотив для того, чтобы избавиться от докучливого журналиста, который грозил предать гласности его темные дела.

– Безусловно, – согласилась мисс Коудл.

– Да, у него мотив был чуть более веским, чем у остальных, – сказала я. – Но их тоже нельзя сбрасывать со счетов. Ведь разразись скандал, Крейну он стоил бы репутации, а Хинкли свободы. Весьма изрядный мотив имелся даже у пустоголового Джимми – мы с Мод слышали, как он пожаловался, что его отец перестанет выплачивать ему содержание, если прознает, насколько велики его карточные долги.

– Если граф знал о проблемах своего сына, то мотив был и у него, – добавила мисс Коудл. – Он бы наверняка захотел защитить репутацию своей семьи. Возможно, он и впрямь пригрозил Джимми, что лишит его содержания, если карточные долги этого обормота возрастут еще больше, но вряд ли он исходил из желания защитить своего отпрыска или свое состояние. Более вероятным мне представляется предположение о том, что он хотел уберечь свою семью от бесчестья, которое постигло бы ее, если бы его блудный сын спустил все в карты.

– Что нам нужно, – опять вступила в разговор я, – так это начать работу по вычеркиванию имен из этого списка.