Дьявольские трели, или Испытание Страдивари - Леонид Бершидский

В «Реставрации», конечно, до него побывали профессионалы — иначе откуда бы у Константинова запись. Но, как быстро убеждается Иван, правильных вопросов они не задали. Официанты, собравшиеся посмотреть фотографии, были в клубе и в тот вечер. Да, они хорошо знают вот этого человека — он приятель владельца, работает в юридической фирме с таким сложным названием… где-то и визитка его была, он раза два-три в неделю бывает, и всегда с компанией, но в компании лица все время меняются.

— Вы из «Госпромбанка»? — спрашивает Ивана старший из официантов.

— Я с ними работаю над одним проектом…

Штарку удается почти не соврать. Ну а что: «Госпромбанк» ищет человека по его наводке, и сам он ищет того же самого человека. Но — не главу московского офиса лондонской фирмы «Послтуэйт, Холбрук и Блум» мистера Ричарда Симмонса, а его соседа по столику, незнакомого персоналу «Реставрации», зато узнанного матерью Боба Иванова.

Теперь найти этого соседа — уже дело техники даже для любителя; главное, чтобы Симмонс оказался в городе, быстро согласился принять Штарка и не стал скрытничать. Впрочем, стоп, — а что, если…

Вернувшись домой, Штарк открывает сайт «Послтуэйт, Холбрук и Блум» — и точно, на нем есть фото всех партнеров и ключевых сотрудников, удобно сгруппированные по офисам в разных странах. Искомый иностранец обнаруживается почти сразу же — в лондонском офисе. Филип Фонтейн, партнер, сфера профессионального интереса — разрешение споров. Вот теперь точно пора звонить Молинари — он еще в Лондоне, и остается только надеяться, что Константинов не перебежал им дорогу.

И… почему Ивану кажется знакомой фамилия Фонтейн? Совсем недавно он где-то ее видел. Снова оттягивая звонок партнеру, Штарк начинает копаться в своих распечатках по делу о скрипке и — как сегодня все славно сходится! — быстро обнаруживает в книге Джорджа Харта, в главке, где рассказывается об украденной скрипке дипломата Уорда, упоминание о родственнике дипломата — мистере Эндрю Фонтейне из Нарфорда, который, собственно, и обнаружил — с помощью Харта — пропажу инструмента!

Вот это да, думает Штарк. Это же наследник британского атташе, насмерть укушенного попугаем в Петербурге!

В «Скайпе» Молинари нет, и когда Иван дозванивается сыщику по телефону, тот почти ничего не слышит сквозь грохот музыки.

— Я в клубе, погоди, сейчас выйду…

И скоро, уже сквозь уличные шумы:

— Только не говори, что ты так ни черта и не выяснил! Я уже почти написал отчет для «Мидвестерн», только отвлекся тут ненадолго.

— Я слышу, что ты отвлекся. С каких это пор ты ходишь по клубам? Я думал, крутые парни не танцуют.

— Что ты узнал, Иван? Или ты просто так звонишь, поиздеваться надо мной, пока у меня еще есть деньги заплатить за телефон?

— Наш парень — в Лондоне. Работает в большой юрфирме. Филип Фонтейн. И знаешь, кажется, он родственник того англичанина, у которого сто с лишним лет назад украли в России эту скрипку.

— Ну ни фига себе! То есть может так оказаться, что у него есть исторические права на скрипку? Но тогда получается… То есть мы с тобой правильно не стали писать никакой отчет?

— Ты же его почти закончил, только отвлекся, — не может удержаться Штарк.

— Черт возьми, Иван, как тебя вообще люди терпят? Софья твоя например?

— Это ты у нее спроси при случае. Может, просто она неизбалованная. Не то что, например, Анечка Ли.

— Не впутывай Анечку!

Ну да, все так, как Штарк и боялся.

— Это ты ее впутываешь, Том. Знаешь, может оказаться, что Фонтейна уже нашли те ребята, которые присматривали за твоей Анечкой.

— Это еще как? Ты что, сказал о нем Константинову?

— Я попросил его о помощи. Но он три дня не перезванивал, и мне пришлось искать самому. Поэтому я и тебя динамил.

На другом конце раздается стон.

— Ну как так можно, партнер! Ну что же ты со мной-то не посоветовался! Ты понимаешь, что я этого Фонтейна могу теперь вообще не найти? Разве что если обшарю Темзу с аквалангом! Подожди, я сейчас, еще одна минута…

Штарк понимает, что последняя фраза обращена не к нему, а к Анечке Ли, желающей потанцевать.

— Прости. Я сглупил, но мы еще можем исправиться.

— Вот теперь ты говоришь «мы», — сварливо замечает Молинари. Но ругаться дальше ему явно не хочется — он теперь спешит. — Ладно, я постараюсь найти его завтра. Все-таки таких партнеров, как ты, выдают в аду.

— Слава богу, у таких, как я, есть такие, как ты, — бормочет Иван, хотя сыщик уже разорвал соединение.

Уж лучше пускай Молинари снова следит за людьми Константинова, чем они случайно обнаружат его в кровати с Анечкой Ли.

* * *

Молинари был не более осторожен, чем думал о нем Штарк. Но, как бы сыщик ни мечтал оказаться в Анечкиной постели, это ему никак не удавалось. Каждый вечер — или утро, как сегодня, после похода по клубам — они расходились по своим номерам в гостинице, названной в честь колючего растения.

— Ты классный, — говорила Анечка Тому. — Если бы я тебя встретила три с половиной года назад, может, моя жизнь пошла бы иначе. А сейчас просто неудачный момент.

— Ну, может, удачного никогда и не будет, так что уж какой есть, — отвечал Молинари. — Ты же не против, чтобы мы проводили время вместе?

— Конечно, не против. Мы ведь друзья, — мягко ставила его на место Анечка. — И ты ищешь Боба.

Она знала, что стоит ей только заговорить на эту тему, и Молинари переключится, начнет жаловаться на своего московского друга.

— Это тебе только кажется, что я кого-то ищу, — возражал он с горечью. — Сукин сын Штарк говорит мне только то, чего не сказать не может. Так нельзя работать, не говоря уже о том, что мы топчемся на месте.

Анечка сочувственно кивала и улыбалась про себя: мужчины — такие дети, легко управляемые, нетерпеливые. Топчемся на месте? Да ведь и недели не прошло! Если результата нет сию же секунду, надо изображать тигра в клетке, расхаживая по номеру взад-вперед, и грызть ногти, как подросток. Кстати, и у Боба Иванова ногти были обгрызены. Разве музыкант, вынужденный всю жизнь по нескольку часов в день оттачивать технику, репетировать, тоже может быть нетерпеливым? Или это просто детская тревожность? С Анечкой она у него непременно пройдет…

В общем, всякий раз получалось, что, заговорив о Бобе, чтобы сменить тему, она и сама начинала о нем думать. Мечтать, как они встретятся. Как она, может быть, протянет ему скрипку и скажет: «Это из-за меня ее украли, но я помогла ее найти. Ты прости меня, теперь все будет хорошо». А он… Что ответит Иванов, ей было трудно вообразить. В сущности, она его совсем не знала. До той ночи они, может быть, перемолвились парой слов. Даже с Молинари Анечка была лучше знакома, чем с тем, кого за эти лондонские месяцы она привыкла заочно считать любимым мужчиной.