Мы не "рабы", а внуки божьи! Языческая Русь против Крещения - Лев Прозоров

О сути столкновения нам говорят два факта – во-первых, рассказу о событиях 1068 года летописец предпосылает длительное поучение о губительности языческих заблуждений. Во-вторых, приближённые великого князя, как мы помним, при первых признаках нового мятежа советуют ему избавиться от Всеслава – значит, видят в нём возможного вождя восставших. Им он впоследствии и становится.

Так чего ради киевлянам делать своим вождём человека с другого края необъятной Руси, правителя края, который они недавно жестоко разоряли? Чем привлекателен для них низвергнутый государь дальнего Полоцка? И кому в Киеве он мог быть нужен?

Напрашивается один ответ. Всеслав Чародей. Волкулак. «Рождённый от волхвованья». И ратовали за него те же «невегласи», которые внимали киевскому жрецу Пятерых.

Наконец, о сути замолчанных составителем «Повести временных лет» событий, предваривших «мятеж велик» 1068 года, яснее всего говорит сам факт замалчивания. Судя по обыкновению описывать события, привязывая их к тому или иному урочищу в Киеве, автор «Повести…» сам был киевлянином, а будучи к тому же и монахом – тщательно изымал любые намёки на неоднозначность в отношении своей веры и любимого города.

И из рассказа о Кие с братьями (хотя, казалось бы, речь о языческих временах), в том месте, где новгородские летописцы и армянский автор VII века Зенобий Глак упоминали о почитании основателем города «идолов», вместо этого словно бы с обидой вставляет: «были же мужи мудры и смыслены, нарицахуся поляне». И крестились-то киевляне с радостью и умилёнными слезами.

15 сентября 1068 года в городе Киеве произошёл не просто «мятеж велик». В городе, в котором убили епископа и выбрали в князья волкодлака из дремучих полоцких лесов и болот, в которых ещё восемь веков будут славить Перуна и Ярилу, произошёл языческий переворот.

Грозно гудящая толпа поднималась на киевскую Гору, к дворам князя и городской знати, по тому самому Боричеву взвозу, которым, по приказу деда Изяслава, волокли в Днепр изваяние Громовержца. Словно Он Сам, «выдыбавши» из Днепра, шёл отомстить потомкам отступника.

Не оттого ли так цепенел, медлил в тот день жестокий и решительный Ярославич?

И в Кракове этого не могли оставить без внимания. Слишком свежи были в памяти польской крещёной знати дни Маслава. Слишком непрочна была власть князей-католиков над собственными окраинами – ещё и двумя веками позже будут молиться своим Богам мазуры-мазовшане, жители края на востоке Польши.

Вместе на Киев двинулись православные князья Ярославичи, Изяслав вместе с сыном, Мстиславом, и рыцари князя-католика Болеслава. Распри между уже разделившимися и успевшими взаимно отлучить друг дружку церквями были отложены в сторону перед лицом пробудившегося общего врага – древней Веры славян.

А в восставшем Киеве в это время не будет князя. Где был Всеслав, в походе ли на половцев – если уж действительно был его целью дальний город Тмуто-рокань – или, как утверждает летописец, кинулся в свой край, лежавший на пути карателей, я сказать не могу.

В первом случае это было просто неудачей. Во втором – трагической ошибкой. Впрочем, легко нам судить полоцкого государя, вознесённого мятежом на престол чужого ему города, с изрядно поубавившимся после битв с кочевниками войском, когда с запада шёл с сытой, отдохнувшей и окрепшей дружиной прежний киевский владыка, а с ним – отряды польских рыцарей, а рядом, в конном переходе, сидел за стенами Чернигова его брат!

«Велик зверь, а головы нет – так и многие полки без князя», – напишет сто лет спустя Даниил Заточник. Летописи знают случаи, когда русские войска бросали броды наступающим половцам – только потому, что с ними не было князя, «а боярина не все слушают».

А ведь шли не половцы, шёл свой, киевский князь. А самые верные Всеславу были рядом с ним или лежали в ковылях Дикого Поля…

Вновь собралось вече, только тех, кто требовал оружия и коней, на нём уже не слушали. Говорили другое. Предлагали «повиниться» перед Изяславом, может, мол, простит. Слали послов в Чернигов, к Святославу, прося его посредничества в переговорах с братом. Наконец, послали к самому Изяславу. Тот целовал крест, что не причинит киевлянам вреда…

На что они надеялись? Совсем недавно этот же Изяслав целовал крест не кому-нибудь, не взбунтовавшейся черни, но собственному двоюродному племяннику Всеславу – и легко преступил «крестное целование».

Впрочем, не то Изяслав посчитал произошедшее вслед за тем клятвопреступничеством божьей карой (справедливости ради надо заметить, что не сдержавших клятвы на кресте полоцкому волкодлаку Ярославичей осуждали и многие христиане, в том числе игумен Киево-Печерского монастыря Антоний), не то по иной причине, но действиям своим на сей раз постарался придать хотя бы видимость приличия.

Сам он действительно не наказывал киевлян. Но первым в Мать городов русских вступил не он, а его сын Мстислав. А тот, собственно, никому креста не целовал щадить мятежников – как не обещал и его отец удерживать сына.

Семьдесят горожан были казнены по обвинению в освобождении Всеслава (само по себе примечательно – не в том вина, что взбунтовались против князя, а в том, что выпустили на волю языческое чудище-волкодлака!).

В первый раз на Руси ослепили множество причастных к восстанию (вот она, византийская культура – поневоле вспоминаешь, как Василий, современник крестителя Руси, пленных болгар ослеплял чуть не полками, оставляя на сотню ослеплённых пленных одного одноглазого – в провожатые).

Тех, кого попросту, безо всякого суда, зарубили каратели Мстислава Изяславича, никто не считал. Летописец просто говорит – «без числа».

Это было последнее сражение столетней гражданской войны за стольный Киев. По трупам киевлян поднялась на Гору и водворилась на ней власть преемников отступника Владимира и принесенная им чужая вера.

Вечевая площадь была перенесена указом победителя Ярославича на ту самую Гору – чтоб собирались люди не на Подоле, где ещё действовали языческие капища, а под боком у белокаменного исполина-собора Святой Софии, под строгим надзором нового бога.

Всеслав ещё долго сражался. Но дело кончилось не в его пользу. Родной удел он отстоял – Полоцкому княжеству предстоит пасть двумя веками позже, под напором литвинов и тевтонских рыцарей-крестоносцев.

Я уже рассказывал о жутких событиях, происходивших в Полоцке в те годы, когда он в очередной раз был в изгнании и ставленник Ярославичей, тот самый каратель мятежного Киева, Мстислав Изяславич, сидел на полоцком столе.

«В Полоцке ночью по улицам со стонами бегали бесы», – передаёт летописец. Погибал всякий, кто осмеливался высунуться из ворот двора на стук конских копыт и пронзительные стоны нечисти. По утрам на улицах находили следы копыт.

Современные комментаторы обычно объясняют это какой-то заразой, моровым поветрием, обрушившимся-де на полочан. Однако никакой такой хвори в ту пору по Руси не гуляло, особенно способной замертво уложить человека на месте, да и стонами и стуком копыт эпидемии обычно не сопровождаются.