Взять живым - Владимир Карпов

Досказывал Коноплев:

– Задавил он гитлеровца насмерть. Аж пальцы заклинило, еле отодрал я их от фашистской шеи.

– В общем, срамота получилась: фриц моим же ножом чуть не заколол меня, – горько вздохнул Голощапов.

– Ты молодец, – похвалил Василий, – если бы твой фриц хоть пикнул, нам не уйти бы.

Голощапов, верный своей привычке, засопел, видно, искал, кого бы ругнуть, но поскольку разговор шел о нем самом, ограничился самокритикой:

– Какой там молодец! Я сам чуть не завыл, когда он меня ножом полосовал.

– Перевязал его как следует? – спросил Ромашкин Коноплева.

– Главную рану, которая в боку, перетянул, а на другие бинтов не хватило, – ответил Коноплев.

– Почему не сказал? Пошли, ребята! Поторапливаться надо, как бы Голошапов кровью не истек.

– Она не текет, кровь-то. Сухой я, будто концентрат, – невесело пошутил Голощапов…

В траншее разведчиков встретили тревожно.

– Ну, как? Все живы?

– Раненых не оставили?

– Флаг приволокли?..

Растроганный Гарбуз обнял Ромашкина. Командир полка стоял рядом с комиссаром, ждал своей очереди.

Когда первая волна радости улеглась, комиссар сказал командиру:

– Ну, Кирилл Алексеевич, теперь нужно ребятам пир устроить. Этим я сам займусь. – И, повернувшись к разведчикам, добавил: – Я с вами, чертяки, тоже суеверным стал – не разрешил ничего для встречи готовить. Идите, отдыхайте, а потом будем вас чествовать. И еще одна задумка у меня есть, но это уже на потом, когда отдохнете…

«Чествование» проходило уже на следующий день, в овраге, около кухни, в которой готовили пищу для штаба. Разведчиков посадили за настоящие столы, поставили перед ними давно не виданные ими белые тарелки, накормили борщом с копченой колбасой, гречневой кашей, политой мясным соусом. На столе стояли миски с головками очищенного лука и даже раздобытыми где-то солеными огурцами. В апреле огурцы, хоть и мятые и пустые в середке, – невидаль. Водкой угощали без стограммовой нормы: кто сколько захочет. Но ребята пили сдержанно – стеснялись начальства.

Все в тот день выглядело празднично. Апрельский снегогон катил вовсю. От теплой земли поднимался пар, в низинах все шире различались лужи. По небу плыли пухленькие и белые, как подушки, облака. Из ближнего леса тянуло запахом березовых почек, готовых лопнуть с минуты на минуту.

Ромашкин чувствовал обновление не только в природе, что-то сегодня менялось и в людях.

После угощения комиссар поднялся, сказал:

– Товарищи разведчики, еще раз спасибо вам. А сейчас пойдемте по батальонам, покажу вас всему полку. Пока что, товарищ Ромашкин, вами выполнена только первая, самая трудная половина задания. Впереди – уйма работы.

Василий не сразу понял, о какой работе говорил комиссар. А тот принялся водить разведчиков по ротам и батареям.

Траншеи заливала весенняя талая вода, ноги вязли в грязи до обреза голенищ. А комиссар все водил и водил их. И в каждом подразделении рассказывал:

– Вот, товарищи, это наши герои! Они сорвали фашистское знамя, которое вы видели вон на той высоте. Скоро мы, наверное, доберемся до самого Гитлера. Готовьтесь, товарищи, к наступлению. Если уж знамя свое фашисты укараулить не смогли, значит, погоним мы их в шею. Но для этого нужно…

Тут комиссар переходил к конкретным полковым делам. И в зависимости от того, с кем говорил – артиллеристами, стрелками, саперами или связистами, – разъяснял, что кому следует делать.

Разведчики так устали от этих импровизированных митингов, что начали роптать:

– Лучше, товарищ комиссар, еще раз к немцам за флагом сходить, чем с вами по траншеям мотаться.

Гарбуз наконец сжалился и отпустил разведчиков.

Прежде чем идти в свою землянку, Ромашкин остановился на бугорке, посмотрел на высоту, где недавно развевался фашистский флаг. Теперь там не было и шеста. Широкая панорама холмов и голых перелесков раскинулась во все стороны от Василия. И всюду мокрая земля была перепахана минами и снарядами, опоясана колючей проволокой, повсюду зарылись в нее люди. Кажется, впервые Ромашкин ощутил, какая махина – полк!

В своей землянке он встретил медиков и с порога еще услыхал раздраженный голос Голощапова:

– Слетелись, понимаешь, как воронье! Не поеду я никуда, и точка! Пропади он пропадом, ваш госпиталь, из-за него и полк, и товарищей потеряешь! Не поеду!

* * *

Ромашкина вызвал майор Караваев.

Он сидел в одиночестве над развернутой картой, и Ромашкин увидел на ней зеленые массивы леса, ниточки дорог, голубые ленты речушек. А поверх всего этого в карту впились синие и красные скобы, упирались одна в другую такой же расцветки стрелы.

«Вон там между ними я и ползаю по ночам уже четвертый месяц», – подумал Василий, глядя на карту.

Майор не очень приветливо кивнул ему и начал разговор, сразу настороживший разведчика:

– Я, Ромашкин, тебя не ругаю и не упрекаю, пойми правильно. Противника знаем, воюем не вслепую. Но бывают обстоятельства, когда знать надо больше.

Василий согласно наклонил голову, а про себя решил: «Такое начало неспроста. Будет, наверно, лихое заданьице».

– Суди сам, – продолжал Караваев, – многое ли можно вызнать от фрица из первой траншеи? Он назовет номер своего полка, скажет, кто полком командует, когда сам прибыл сюда. А перспективы? Что немцы собираются делать? Где и какие у них резервы? Этого «язык» из первой траншеи не знает. Нам же сейчас требуются именно такие сведения. Ведь скоро, наверное, опять начнем наступать… В общем, нужен «язык» из глубины – офицер или, на худой конец, штабной писарь. Кто имеет дело с бумагами да телефонами, всегда знает больше. – Караваев ткнул в карту карандашом. – Вот здесь, в деревне Симаки, штаб полка у них. Деревня в шести километрах от переднего края. За ночь можно сходить туда и вернуться обратно. Если не успеете, оставайтесь еще на сутки. Замаскируйтесь в лесочке, понаблюдайте, изучите расположение штаба и в следующую ночь действуйте наверняка. Главное, «язык» должен быть знающий. Уяснил?

– Так точно.

– Тогда действуй. Срок тебе – три дня.

Ромашкина такое задание даже чуть разочаровало: он ожидал большего. А что здесь? Обычное дело. Много раз уже выполнял похожие. Даже посложнее дела бывали. Хотя бы с флагом…

Он отобрал в группу самых надежных ребят. Нашел место, где можно незаметно пробраться в тыл противника, наметил ориентиры, чтобы в темноте не сбиться с пути. В общем, все поначалу шло, как десятки раз до этого. Но ни в первую ночь, ни во вторую, ни в третью пересечь линию фронта не удавалось. Днем снег подтаивал, а к ночи подмораживало, и на снегу появлялось такое хрустящее, ломкое крошево, что немцы слышали приближение разведчиков за несколько сотен метров и открывали огонь, не подпускали к своим позициям.