Игра в реальность - Алексей Калугин

– Анатоль, – с тоской в глазах посмотрел на меня Витька. – Неужели ты не понимаешь? Это мой мир.

– Что ты несешь! – возмущенно всплеснул я руками. – Это чужой мир! В нашем мире не идет гражданская война! И в центре Лубянки не стоит Железный Феликс!

– Пока не стоит, – поправил меня Витька. – Я, например, не могу поручиться за то, что он не появится там через пару месяцев.

– Вы из параллельного мира? – по-прежнему не глядя в нашу сторону, спросил Федор.

– Из одного из возможных вариантов реальности, – уточнил Витька. – Сколько их на самом деле, неизвестно даже самому господу богу.

– Витька, у нас мало времени!

– Анатоль, я только сейчас понял, почему я сочинял все эти дурацкие истории о таинственных преследователях, не дающих мне проходу. Потому что именно этого мне и не хватало всю жизнь!

– Чего тебе не хватало?

– Ощущения опасности. И понимания того, что я делаю нужное и важное дело.

– Война – это дерьмо, – заметил Федор.

– Я с ним совершенно согласен, – коротко кивнул я.

– Но кто-то же должен остановить прорыв вэвэшников из Президентского дворца.

– Да ради бога! Пусть останавливают те, кому это нужно! Мы не имеем к этому никакого отношения!

– Кроме нас и Федора, здесь больше никого нет. Если вэвэшники пойдут на прорыв, один Федор не сможет продержаться до подхода отряда Мовчана.

– Это не наше дело, Витька!

– Верно, – кивнул Федор. – Уходите, пока не поздно.

– Слышал? – посмотрел я на Витьку.

– Я остаюсь, – вновь, все так же уверенно, повторил Витька.

– Зачем тебе это? – устало произнес я.

Отведенное Парисом время катастрофически истекало, и я уже понимал, что мне не удастся уговорить Витьку идти вместе со мной.

– Что ждет меня в мире, куда ты предлагаешь мне вернуться? – пожал плечами Витька. – Пустая суета в бесконечных поисках денег, необходимых на жизнь. Да еще жаждущий моей крови Одиссей. Хотя, признаться, я до сих пор не могу понять, где я перебежал ему дорогу.

– А что ожидает тебя здесь? Пуля вэвэшника?

– Здесь мы делаем историю, Анатоль. – В словах Витьки не было даже намека на пафос: он говорил именно то, что думал.

– Это не наша история, Витька.

– Но она могла бы быть нашей.

– Одиссей может отыскать тебя и здесь.

– Здесь ему будет не так-то просто со мной справиться, – усмехнулся Витька, проведя кончиками пальцев по стволу автомата.

Я в отчаянии цокнул языком и покачал головой.

– Уходи, Анатоль, – на удивление легко произнес Витька. – Так будет лучше для нас обоих.

Часы у меня на руке не работали, но я нутром чувствовал, что истекают последние секунды из тех пяти минут, которые отвел нам Парис.

Я поднялся на ноги, коротко хлопнул Витьку по плечу, перепрыгнул через поваленную на пол магазинную стойку и, не оборачиваясь, побежал к выходу из подземного перехода. В отличие от Витьки я не имел намерения возложить свой живот на алтарь истории.

Уже добежав до ведущей наверх лестницы, я услышал позади себя крики, а затем частые выстрелы. В руках у меня был автомат, и я подумал, что, наверное, следовало бы оставить его Витьке. Но возвращаться было уже поздно.

Я побежал вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

Оказавшись наверху, я снова услышал выстрелы.

Через широкую проезжую часть Охотного ряда, на котором сейчас не было ни одной машины, бежали люди с оружием в руках. Это были бойцы из отряда Мовчана, спешившие на помощь Витьке с Федором, оставшимся в подземном переходе. Пригибаясь, они метались из стороны в сторону, пытаясь обмануть засевших на крыше гэбухи снайперов. Но то и дело кто-нибудь из них коротко вскрикивал и падал на мостовую. Бежавший следом останавливался на миг только за тем, чтобы подхватить выпавшее из рук убитого оружие, и снова бежал вперед, чтобы встретить грудью очередную пулю снайпера.

Что произошло дальше, удалось ли хотя бы кому-нибудь из этой группы смертников добежать до подземного перехода, я так и не узнал. Глаза мне застелил серебристый туман, неизменно сопутствующий переходу в иную реальность.

Тяжелый, распаренный во влажной духоте день, вполне обычный для московского лета, шел на убыль. Солнце краем уже касалось крыш самых высоких домов, но до наступления сумерек, когда на улицах города включится электрическое освещение, оставалось еще часа полтора. Проезжая часть Охотного ряда, как обычно, была заполнена плотными потоками машин, поверх которых плыл голубовато-серый слой удушливых выхлопных газов. Безнадежно, как будто из последних сил, шелестела пыльная листва на чахлых древьях, росших на обочинах трассы.

На мне были джинсы, легкие серые полуботинки, голубая ветровка и черная майка без рукавов с большими серебристыми буквами на груди, вопрошающими: «WHO?» Вопрос весьма актуальный во всех отношениях.

Обернувшись, я посмотрел на здание бывшего КГБ. Широкий фасад его, знакомый едва ли не всему миру не хуже лондонского Биг-Бэна, как прежде, не вызывал никаких положительных эмоций. Но теперь здание уже не было отгорожено от города высоченным забором и противотанковыми надолбами. С облегчением я вздохнул только тогда, когда увидел пустой постамент на зеленом пятачке посреди Лубянской площади. Право же, мне захотелось прямо сейчас отправиться к Дому художников, чтобы убедиться в том, что Железный Феликс, как ему и положено, лежит там, упакованный в свою длиннополую шинель, и, глядя пустыми оловянными глазами на проплывающие по небу облака, думает о чем-то своем, заветном, – быть может, о том, как бы снова взобраться на пьедестал? Как бы повернуть все так, чтобы страна вновь услышала шаги командора? И ладно бы, если бы об этом мечтал только один железный истукан.

Однако сейчас у меня не было времени на то, чтобы повидаться с Феликсом Эдмундовичем и убедиться, что он пока еще не стал символом новой России. Следуя указаниям Париса, я должен был продолжать движение в направлении Кузнецкого моста, не имея ни малейшего представления, что ждет меня в конце этого пути.

Внезапно мозг пронзила острая, как кошачий коготь, мысль: Витька!

Я глянул по сторонам, надеясь в душе, что среди толпы, обтекающей меня с двух сторон, вдруг мелькнет знакомое лицо, но при этом заранее зная, что Витьки рядом со мной нет.

Все верно, он сам сделал свой выбор, решив остаться в том варианте реальности, где ему предоставилась возможность защищать свое право на свободу с оружием в руках. И за те пять минут, что отвел мне Парис, я не мог убедить друга переменить решение. Но почему-то я все же чувствовал свою вину в том, что оставил Витьку.

Мне следовало, не теряя времени, идти к Кузнецкому мосту, но я все же решил спуститься в подземный переход, чтобы еще раз взглянуть на то место, где в ином варианте реальности Витька с Федором вели бой с многократно превосходящими их числом вэвэшниками. Я чувствовал, что мне необходимо это сделать, хотя и сам не мог понять, какой в этом смысл. Теперь мы с Витькой находились в разных вариантах реальности, и я уже ничем не мог помочь своему приятелю. Правда, у меня в кармане лежал клиппер, на котором были выставлены все те же параметры, указывающие путь в мир, где здание КГБ именовалось Президентским дворцом, но я точно знал, что у меня не хватит решимости вновь воспользоваться прибором, чтобы вернуться туда. В отличие от Витьки я без особого труда смог убедить себя в том, что это был не мой мир и я не имел ни малейшего отношения к тому, что в нем происходило.