Самый темный вечер в году - Дин Кунц

Он глубоко вдохнул. Выдохнул.

— Ладно, хорошо, допустим, я верю, что Антуан, слепая собака, может водить машину.

— Собака не слепая.

Брайан вновь положил руки ей на плечи.

— Речь не только о кровати, Эми. Я говорю о невероятной яркости сна, такого детального, ничем не отличающегося от реальной жизни, о том, что мне показали ночь моего рождения. Я говорю о рисунках, которые, пройдя через меня, просто изливались из карандаша. И о галлюцинациях… этом звуке, этих тенях… только это не были галлюцинации. Эми, здесь что-то происходит.

Она подняла руку к его лицу, провела ладонью по щетине.

— Ты сегодня что-нибудь ел?

— Нет. Выпил «Ред бул». Я не голоден.

— Милый, давай я тебе что-нибудь приготовлю?

— Я не галлюцинирую от голода, Эми. Если бы ты смогла увидеть глаза бабушки, ее подмигивание.

— Я приготовлю макароны. У тебя есть бутылка этого ужасного соуса?

Брайан наклонился к ней, прищурился. Он ясно видел, что она хочет отвести глаза, но не решается.

— Что-то случилось и с тобой. Тебе тоже есть что рассказать. Такая мысль у меня уже мелькала. Так что случилось?

— Ничего.

— И все-таки.

— Так, по мелочам.

— И что это за мелочи?

— Наверное, связано с Никки.

— Что с ней связано?

— Она такая наблюдательная. Мудрая. Загадочная. Не знаю. Если на то пошло, ничего нового тут нет. Иногда ты видишь собаку и думаешь: «Да в ней живет чья-то душа».

— Не таись. Что еще, Эми?

— Ничего. Действительно. Заморочка со шлепанцами.

Она вертела в пальцах медальон. Когда увидела, что Брайан это заметил, опустила голову.

— Эта заморочка со шлепанцами. Расскажи мне.

— Не могу. Не сейчас. Это ерунда. Совершеннейшая ерунда.

— Теперь я возбужден.

Она посмотрела на открытую дверь.

— Где детки?

Когда начала отворачиваться, он схватил ее за руку.

— Подожди. Проснуться на застеленной кровати тоже не бог весть что. Я еще не рассказал тебе о самом главном.

— Что… бабушка еще и постирала тебе грязное белье?

Он почувствовал, как его сердце словно оторвалось и скользит вниз.

— Это нелегко. У меня скручивает желудок при мысли о том, что я должен тебе сказать. Это удивительно и ужасно.

Выражение ее глаз изменилось. Ясность и прямота взгляда однозначно указывали: она знает, что нужна ему, как никогда раньше, и готова к этому.

Он поцеловал ее в лоб и произнес три слова, не оторвав губ: «Я тебя люблю».

Наклонив голову, не поднимая глаз, будто произнося молитву, она ответила: «Я тоже тебя люблю».

До этой стадии они дошли несколькими месяцами раньше, но дальше так и не продвинулись. Брайан предполагал, что следующим шагом, пусть и очень запоздалым, станет физическое осуществление брачных отношений, окончательное свидетельство того, что они принадлежат друг другу.

До нее никому не удавалось так долго удерживать его в трепетном ожидании.

Теперь же он осознал, что совокупление никогда и не было следующим шагом, не могло быть. Потому что следующий шаг являл собой откровение.

— Пойдем со мной. — Он взял Эми за руку и повел в кабинет.

Собаки ждали там, спокойно лежали рядом, словно знали (или, по крайней мере, знала одна), что в этой комнате отношениям Брайана и Эми предстоит пройти высшее испытание.

В кабинете Брайана стояли два стула на колесиках, для тех случаев, когда один из сотрудников поднимался в его квартиру, чтобы поработать здесь. Брайан закатил оба стула за стол.

Он указал Эми на один стул. Сам сел на второй, липом к ней, их колени практически соприкасались.

Заняв позиции в первом ряду, Фред, Этель и Никки с интересом наблюдали за происходящим.

Когда Брайан протянул вперед руки, ладонями вверх, Эми тут же накрыла их своими, придав ему храбрости, и он сразу заговорил:

— Мне давно следовало рассказать тебе об этом, Эми. Но я думал, с учетом того, как все складывалось, что рассказывать никогда не придется.

Он запнулся, она его не торопила. Ее руки не увлажнились от пота, не похолодели, она по-прежнему смотрела на него.

— Когда я был моложе, гораздо моложе, я во многом вел себя как идиот. В частности, в вопросах секса. Думал, что это легко, женщины были для меня чем-то вроде спорта. Господи, как ужасно это звучит. Но в те дни многие из нас выходили из колледжа с таким мировоззрением. Жизнь ничему не могла нас научить. Так я, во всяком случае, тогда думал.

— Но она никогда не прекращает учить, — вставила Эми.

— Да. Жизнь — один длинный урок. Поэтому… женщин у меня было много, слишком много. Все меры предосторожности я оставлял на них, потому что они, похоже, воспринимали секс, как спорт. Я знал, что забеременеть они не рискнут. Им не хотелось последствий. Они предпочитали только получать удовольствие. Но одна… отличалась от остальных. Ванесса. Мы встречались недолго, но она не предохранялась. И я зачал ребенка.

Во рту у него пересохло. Горло будто опухло, мешая говорить.

— Я думаю о моей дочери каждый день. Лежу без сна по ночам, гадая, все ли с ней в порядке, есть ли у нее шанс стать счастливой, в безопасности ли она? С Ванессой… она не может быть в безопасности. Я пытался ее найти. Не смог. Потерпел неудачу как отец, как мужчина.

— Может, все и выправится, — мягко вставила Эми.

— Меня не покидало ощущение, что нет. Я видел ее лишь однажды, короткое время, когда она была младенцем. Как я могу так сильно любить дочь, если видел ее только раз?

— Главное то, что можешь. В тебе заложена способность любить.

— У нее синдром Дауна. Я думал, она выглядела как ангел, писаной красавицей. Я сомневаюсь, что она знает о моем существовании. Мне так хотелось ее увидеть, десять лет я хотел повидаться с ней, но в душе не верил, что такое возможно. А теперь… все меняется.

Эми сжала его руки.

— Не все. Мы с тобой останемся прежними.

Лесная глубь прекрасна и темна. Но много дел набралось у меня.

Роберт Фрост

Остановившись снежным вечером в лесу.

Покрывало натянуто и подоткнуто, подушки взбиты. Пыли нигде нет.

От Пигги требуется поддерживать в комнате чистоту, периодически ее мать устраивает доскональные проверки, и нарушение установленных стандартов жестоко карается.