Ф - Даниэль Кельман

Жарко. Кондиционера у нее нет – считает, что от него простужаются. Мне кажется, будто я встаю, отступаю на шаг и гляжу на происходящее со стороны. Несколько странно, скорее даже смешно, чем стыдно. И я задаюсь вопросом – а все те люди, что так любят твердить о человеческом достоинстве, смотрели когда-нибудь на это занятие трезвым взглядом? Но при этом я лежу на ковре и чувствую, что вот-вот настанет тот миг, когда я уже не буду ощущать никакой раздвоенности, снова стану един с самим собой, и мысль о том, что, если в этой комнате спрятана камера, то я подставляюсь под шантаж, приходит мне в голову лишь на долю секунды, как и образ Лауры, которую я снова обманываю, с которой снова поступаю несправедливо, в который раз придумывая какую-то ложь, но через мгновение исчезает и он, и я знаю только, что каждый должен поступать, как ему нужно, чтобы спастись, и все наконец становится тем, что есть на самом деле, и ничем иным, и все наконец хорошо.

Мы лежим на спине, ее голова на моей груди. Никуда не хочется идти, ничто меня не тревожит. Но это ненадолго.

– Как у нее дела? – спрашивает Сибилла.

Мне требуется некоторое время, чтобы понять, о чем она говорит. Покачав в задумчивости головой, провожу рукой по ее шелковистым волосам. Вот уже вновь подступает то, что меня так душит.

– Может, я могла бы ей помочь?

Убираю руку.

– В смысле, я могла бы порекомендовать коллегу, к которому ей было бы хорошо обратиться. Для сопроводительной терапии. Когда ей станет получше, мы все сможем жить, как жили. Она – своей жизнью, мы с тобой – своей.

Поначалу, рассказывая ей эту историю, одну из множества выдумок, я вовсе не преследовал никакой конкретной цели. Но потом она не раз меня выручала. Нельзя бросить жену, если у нее рак. Никто не может этого требовать. И порой мне кажется, будто все так и есть – будто где-то в параллельной вселенной события разворачиваются именно так, как я ей описываю. Вот была бы тема для обсуждения с психологом, но Сибилла больше не хочет мной заниматься, а искать кого-то другого не хочу я – у меня и так хватает проблем.

– Мне скоро уходить, – говорю я.

До чего же странно – весь день только о ней и думаю, а стоит оказаться у нее, как тут же хочется исчезнуть. Я мягко высвобождаюсь из ее объятий, встаю и тянусь за разбросанной одеждой.

– Вечно ты куда-то спешишь, – грустно улыбается она. – Бросаешь меня в кинотеатре, потом шлешь всякие странные сообщения! Мой терапевт спросил, почему я так с собой поступаю. Зачем все это? Потому что ты привлекателен? Я ответила, что не так уж ты и хорош, но он попросил показать фото, и отвертеться не удалось. Или из-за этого вот? – с этими словами она указала на ковер. – Да, с этим все хорошо, даже очень хорошо, но дело еще и в переносе. Психолог считает, что у меня проявляются реакции, автоматически возбуждаемые сочетанием регрессии и агрессии. И что прикажете делать?

Я откашливаюсь, издаю какой-то звук, который можно принять за выражение согласия, просовываю ноги в штанины, застегиваю рубашку, не глядя в зеркало, повязываю галстук и стараюсь сделать вид, будто понимаю, о чем она говорит, – похоже, мне удается.

– Не переживай, – говорит она. – Ты справишься. Ты сильнее, чем тебе кажется.

– Знаю.

Она улыбается, словно только что отпустила двусмысленную шутку, я улыбаюсь в ответ и выхожу из комнаты. Сбегаю вниз по лестнице и спешу на улицу. Через дорогу какие-то офисы. Из дома выбираюсь через задний ход, вбегаю в деловой центр, забегаю в лифт, поднимаюсь на второй этаж, встаю в очередь в «Старбаксе», беру капучино на соевом молоке со взбитой пенкой, чтобы у Кнута не возникло сомнений в том, что я вышел именно из этого здания, а не из какого-то другого. Спускаюсь, выхожу с нужной стороны, сразу вижу Кнута.

Он повздорил с дворником, и, похоже, дело идет к драке. Тот уже замахивается метлой, Кнут сжимает кулаки, оба изрыгают потоки ругательств. Сегодня все раздражены; это из-за жары. Заинтересовавшись, прислушиваюсь.

– Ах ты свинья! – орет Кнут.

– На себя посмотри, собака! – не отстает дворник.

– Рот свой грязный заткни!

– Скотина помойная!

– Сам скотина! Свинья, свинья, вот ты кто!

Наблюдать приятно, но времени нет. Я делаю глоток кофе, ставлю стакан на землю и направляюсь к своему водителю.

– Мерзкая, старая, жирная свинья! – не унимается тот. – Скотина дерьмовая! Фашист!

Подталкиваю его к дверце автомобиля, сам сажусь сзади.

Блаженная прохлада. Кнут, бормоча под нос проклятия, трогается с места. Чувствую, как вибрирует телефон. Вижу, кто звонит, и, скрепя сердце, снимаю трубку.

– Мама?

– Молчи и слушай. Я…

– Как твоя карьера?

– На взлете. Клиенты так и ломятся, все из-за этой передачи. Я…

– Да, передача просто отличная! Мы ни одного выпуска не пропускаем!

На самом деле я одолел всего один.

– Я всего-навсего офтальмолог. В других болезнях я не разбираюсь! Все, что я могу им посоветовать, – это обратиться к их лечащему врачу.

– Мне так не показалось.

– Я хотела бы предложить тебе одну инвестицию.

– Одну… Слушаю.

– Речь об участке. Соседнем с моим… С нашим домом. Его хотят продать под застройку, уже есть один клиент. Надо его опередить. Стройка нам весь вид испортит.

– В самом деле?

– Это было бы хорошее вложение.

– Затрудняюсь сказать.

– Что значит – затрудняешься?

Пытаюсь воскресить в памяти то, что еще несколько минут назад происходило на ковре. Дыхание Сибиллы у меня над ухом, ее тело под моими ладонями, ее волосы, ее запах. Не помогает. Чтобы помогло, мне нужно было бы сию секунду снова оказаться там, на ковре, обнаженным, и, наверное, даже этого было бы мало.

– Почему ты молчишь? – спрашивает мать. – С тобой даже поговорить нормально нельзя!

– Ничего не слышу! – кричу я в трубку. – Связь плохая!

– Я тебя отлично слышу.

– Что-что? – переспрашиваю я, жму «отбой» и говорю, обращаясь уже к Кнуту:

– Связь отвратительная! Поговорить нормально нельзя.

– Да засадить их всех надо!

– Засадить? Почему?

– Взяточники!

– Кто?

– Да все! Всех засадить, говорю. Один другого хуже!

Снова вибрирует сотовый. Собираюсь снова сбросить, но все-таки передумываю.

– Сейчас лучше? – спрашивает мать. – Поговорить нормально нельзя.

– Со связью было все в порядке. Это я бросил трубку.

– Не ври.

– Я и не вру.

– Ты бы не смог просто взять и бросить трубку, разговаривая с матерью. Просто не смог бы.