17 м/с - Аглая Дюрсо

Впрочем, на них было страшно смотреть и до этого. Они не так давно поженились и до приобретения мопеда довольно глуповато бегали по берегу, держась за руки, кормя друг друга какими-то плодами из уст в уста. Кроме того, они все время наряжались. Короче, вели себя достаточно курортно, но мы их терпели, потому что знали давно и с лучшей стороны. В смысле — с доматримониальной.

Когда же они приобрели мопед, мы их потеряли. Потому что, невзирая на падения, они добирались до других точек острова. И привозили оттуда устрашающую информацию.

Они показывали нам фото. Фото были в духе «Я и Везувий». Но даже из-за плеч принаряженных молодых угадывались прискорбные очертания пляжей, забитых людьми, уставленных пивнухами и фастфудами, а прибрежные воды были испещрены следами от гидроциклов.

Хуже того, они звали нас вписаться в этот удручающий ландшафт и заняться дайвингом на берегах, заваленных мусором и турьем. Они заказывали такси и запихивали нас в кузов. Они совращали наших детей картошкой фри и сумочками, сделанными из банок кока-колы.

Все это, Доктор, нас категорически не радовало. Привезенные на место дайвинга, мы, в ожидании плещущихся у рифов молодых, мрачно стерегли кучи пластиковых бутылок, выброшенных волной, а дети мрачно отпихивали ногами кусачих медуз, притаившихся в прибрежных водах. В конце концов мы перешли к пассивному бойкотированию окружающего мира. Мы выбрали свободу.

Если вы, Доктор, спросите, для чего нам была нужна наша свобода, я вам не отвечу. Потому что любой ответ вы сочтете бессмысленным.

Конечно, сознание, освободившееся от пересчетов сдачи в тайском ресторане или не занятое проблемами аренды лодки и гидрокостюма, всегда можно приспособить для полета. Например, направить на сочинение рифм, сюжетов для опусов или картин. Но сознание на пустынном пляже взмывает в такие немыслимые выси, что и рифмы, и сюжеты, и краски, и опусы — все кажется суетой.

В конце концов, Доктор, это буддистская страна. И конкуренция разума и души сводится к нулю ровно в тот момент, когда ты осознаешь, что между тобой и солнцем — никого.

Мы выбрали свободу, причем каждый по-своему. Один из наших регулярно опаздывал на такси. Другой с утра наедался печений и сидел, как статуя Будды, под баньяном. (Он сидел там, как часовой, так что хозяин ресорта сколотил ему насест вокруг баньяна, и теперь он сидел на насесте, напоминая издали часового на карусели.) Я сказала, что у меня приступ творчества (соврала чисто по-европейски) и стала расписывать все баньяны в округе. Краски мне привозили владельцы мопеда. Надо признать, Доктор, что хоть они и рехнулись на почве личного счастья, но сохранили доброжелательность. Они даже предлагали забрать у нас детей и отвести их к фастфуду, но дети тоже выбрали свободу. Они нашли на соседнем пляже малолетнего немца и играли с ним в войну.

Однажды владельцы мопеда сфотографировали наш пляж с горы. Он выглядел устрашающе маленьким на фоне подступающей цунами курортной цивилизации.

На фото был запечатлен баньян, несколько раскрашенных стволов и мы, стойко держащие оборону.

ФУЛ МУН ПАТИ

Следующей потерей практически стала я. Хотя я думала, что потеряются дети.

Только не поймите меня превратно, Доктор, но они реально сорвались с цепи в самый неподходящий момент. Они сорвались с цепи, когда мы покинули укрепленный форт нашей отдельно взятой вечности.

Потому что остров, на котором расположен наш форт, славен вовсе не им (что, в принципе, нам на руку). Он славен широкомасштабным праздником, на который стекаются люди со всего мира. Он называется праздником полной луны. В принципе, это космическое явление хорошо и регулярно наблюдается во всех точках мира, так что совершенно непонятно, почему люди из этих точек как подорванные несутся именно на этот остров, однозначно угрожая его первозданному виду.

О приближении людей со всего мира и, соответственно, полнолуния, мы узнали задолго до того, как нам об этом сказали молодожены.

Потому что к берегу стало прибивать шприцы и бутылки. И потому что однажды на своем пляже мы обнаружили какую-то особь женского пола. То, что она женского пола, было очевидно. Она лежала топлес.

А молодые сказали, что мы просто обязаны посетить всемирно известное мероприятие, чтобы потом, в нашей тупорылой вечности, нам не было мучительно больно, что совершенно нечего вспомнить.

Эрик сказал, что у него еще остались мопеды. Сам-то он никуда не собирался. Ему в его вечности было достаточно полнолуния, которым он впечатлялся единожды по приезде на остров четырнадцать лет назад.

От мопедов мы отказались, потому что дорога была дальней. К счастью, полную луну всем кагалом здесь принято наблюдать с другой стороны острова.

И там, на другой стороне острова, было так, будто мы никуда не летели десять часов. Там было, как в Гурзуфе. Там ели сосиски, кипящие в масле, шарились по лавкам с футболками, там был даже супермаркет «севен-элевен», но самое страшное, там был «Макдоналдс»! Это и срубило детей. Они канючили и выпрашивали все, начиная от картошки фри и заканчивая домиками Будды (которые здесь тоже наличествовали в «Хэппи мил»). А мы тянули их за руки, припоминая все более и более ужасные эпизоды из мультиков «Хэппи три френдз». От этого нам становилось легче, но не сильно.

На всех улицах, ведущих к пляжу, продавались наборы для экспресс-ухода в нирвану. Это были ведерки из детских наборов для песочниц. В ведерках лежали соломинки для коктейлей, банка колы и бутылочка рома.

Один из наших хмыкнул. Нам эти ухищрения были ни к чему.

На пляже расставляли усилители. Через каждые десять метров. И уже выгородили зону для безвозвратно ушедших в нирвану. Там на песке постелили метров триста циновок и потертых восточных ковров. Еще там продавали светящиеся браслеты, сахарную вату и кислотно сияющие значки. Некоторые уже бросали початые ведерки и, унизанные светящимися браслетами, занимались сексом в чил-ауте. Они уже вовсю реализовывали свободу, как ее понимают во всех Гурзуфах мира.

Один из наших крякнул, опрометью кинулся в «севен-элевен» и купил бескомпромиссную бутылку рома. Раз уж все так фигово.

Но пока он ходил, наши места на ковре заняли. Там теперь стояла очередь к художникам, расписывающим желающих люминесцентной гуашью. Мы сиротливо топтались ровно до тех пор, пока не вспомнили, что у нас тоже есть навык росписи гуашью! Потому что я расписала не один баньян и поднаторела в этом монументальном жанре.

Мы еще раз сгоняли в «севен-элевен» и закупились там гуашью, а потом пришли на наши насиженные места и достаточно уверенно попросили посторониться. Потому что творческой личности нужен размах.

Сначала я расписала всех наших. Им понравилось. Они на радостях пили ром. И предложили мне. Вообще-то я не пью. Но могла ли я не разделить общую радость? Это было бы предательством и фанаберией!

Потом потянулись не наши. Их я тоже расписала, потому что с каждым глотком рома мазок мой становился все размашистей. И если бы не случились не наши, мне пришлось бы расписывать заборы. Так меня перло.