Сердце гор - Феликс В. Крес

— Я не говорила, что мы войдем в Край вместе с ним, — в замешательстве сказала девушка.

— Но подумала.

— Почему ты заранее лишаешь его всякого шанса на успех? Бруль…

— Бруль, дитя мое — величайший из всех ныне здравствующих мудрецов Шерни! И один из величайших во все времена!

— Величайший — это ты, отец, — быстро парировала она.

— Был! — упрямо ответил он, на этот раз рассерженно. — Был! Мне пришлось отступиться от Шерни, и ты прекрасно знаешь почему!

Она мотнула головой и отвернулась.

— Прости меня, дочка, — мягко подступился к ней Старик. — Я не должен так говорить. Но и это — только очередное доказательство того, что я уже не тот, кем был когда-то.

В комнате повисла тишина. Охотница забавлялась стрелой, Старик наблюдал за дартанцем. Словно почувствовав это, Байлей на мгновение поднял взгляд. Старый мудрец увидел серьезные, сосредоточенные глаза молодого человека, который понимал, что говорят о нем, хотя и не знал слов. В этих глазах мудрец разглядел что-то еще: давно принятое, непоколебимое решение. Человек ищет проводницу и нуждается в помощи. Но, очевидно, что, не найдя ни того ни другого, он все равно пойдет своей дорогой, чтобы совершить то, на что решился.

— А может, суждено… может, нужно, чтобы я совершил что-то перед смертью? — сказал все так же по-громбелардски Старик, не спуская, однако, взгляда со своего гостя. — Не в первый раз поступки Бруля изумляют меня. Может, мне надо с ним встретиться и поговорить? Странные превратности судьбы послали сюда этого парня, и причина его путешествия и в самом деле необычна… Правда и то, что я все равно собирался идти в Край — да, собственно, я и думал именно о том, как встретиться с Брулем. Он лучше всех сумеет определить, какую ценность все это представляет, — мудрец широким жестом показал на свои записи, — пусть это и не касается законов Шерни… Ты хочешь повести его через горы? — спросил он, глядя прямо в удивительные глаза приемной дочери. — Тогда я возьму тебя с собой в Край. Долгая нам предстоит дорога.

— Хочу, — тихо ответила девушка. — Видишь ли, отец… иногда я должна делать что-то такое, что не связано с истреблением стервятников. Я ненавижу мысль о том, что они существуют, но порой я еще больше ненавижу их смерть…

Старик кивнул так, будто принял решение, и, повернувшись к Байлею, заговорил по-дартански:

— Мы — с тобой, сын мой.

Молодой человек вздрогнул — и поднял неожиданно просветлевшее лицо, не пытаясь скрыть радости, которую доставило ему звучание родного языка. Когда же до него дошел смысл, он смутился, подумав, что хозяин, вероятно, плохо знает дартанский, и сам просто оговорился…

Старик улыбнулся, видя его растерянность, и продолжил, уже на языке Кону, чтобы его понимала и Охотница:

— Завтра нас… или, скорее, вас ждет тяжелая работа. Нужно будет спрятать в надежном месте мои книги и записи.

Все сомнения рассеялись, и теперь Байлей, не зная, о чем до того шел разговор, с изумлением смотрел на сборы людей, которые внезапно приняли решение бросить все свои дела и занятия, чтобы отправиться в опасное путешествие с человеком, которого они совершенно не знают.

— Не совсем понимаю, — заикнулся он. Хотел было заговорить с проводницей об оплате, но интуиция подсказала ему, что сейчас не время. — Значит, вы хотите вот так просто бросить все и идти со мной до границы Дурного Края? Вам-то это зачем? Ради Шерни! Вы зачем это делаете?

Девушка пожала плечами, видимо полагая, что столь пустячные вопросы не заслуживают ответа. Старик же в ответ улыбнулся:

— Бросить все, говоришь? Что бросить, мой юный друг? Эти книги? Подождут! Моя свобода состоит в том, что в любой момент я могу идти хоть в Кирлан, чтобы прикупить себе гусиных перьев. Кроме этой свободы, у меня, собственно, ничего больше нет. Я возьму ее с собой, сын мой. Возьму с собой.

Лучница щелкнула пальцами, мол, лучше не скажешь. Старец сурово добавил:

— Я знаю человека, о котором ты говоришь. Бруль-Посланник, гм… — Старик откинул седую прядь со лба. — Возможно, у меня есть что ему сказать. Мы идем с тобой, сын мой, и не только до границы Края…

Он потащил ее с собой, потому что хотел спасти Байлея. Но чем дальше, тем становилось яснее, что девушка вряд ли поверит в его историю, так как верить попросту не хочет. Она испугалась. Она, похоже, не любила брата. Больше не любила, ибо для нее он уже год как мертв. Вместе с ним умерла и любовь, а воскресить ее одним словом странной повести практически невозможно. Гольд знал, что случится, когда Лейна увидит Байлея собственными глазами, когда они окажутся лицом к лицу. Сначала, однако, это должно произойти! А привести ее к встрече он может только вопреки ее воле, умыкнув за собой, как пленницу.

Как только пересекли границу, их встретила дружина Гольда. Это была настоящая волчья стая, и Лейна начала постепенно понимать, что происходит и где она находится. Почти половина солдат Гольда происходила из высокорожденных семей, но в это нелегко было поверить. Их грубые манеры и отсутствие должного воспитания внушали ей отвращение. Снова и снова она задавалась вопросом: что, собственно, делает в подобном обществе?

А время шло. Лейна давно потеряла ему счет, она понимала только то, что с каждым днем все дальше удаляется от дома и все сильнее тоскует по нему. Волнующее приключение превратилось в кошмар. Если уж Гольд — мужчина Чистой Крови и сотник гвардии — казался ей омерзительным, то что уж говорить о рядовых солдатах, особенно набранных среди низкорожденных… Она задыхалась в обществе примитивных и вульгарных людей и не желала иметь с ними ничего общего. Ее душила ненависть, поскольку она усмотрела в них представителей нового, ужасающего мира, который занял место мира доброго и прекрасного, оставшегося далеко позади.

С Гольдом она вовсе не разговаривала, отвратившись от него всей душой. Его заместитель, подсотник К.П.Даганадан, был под стать своему командиру. Внешне он, впрочем, походил на медведя; манеры и язык только подчеркивали сходство. От остальных солдат она держалась подальше. К счастью, был еще Рбаль, единственное ее развлечение. Ему было девятнадцать лет, и под ее взглядом он краснел, словно девица. Уже через три дня после того, как она его заметила, она вертела им как заблагорассудится. Само воплощение робости, парень влюбился в нее без ума, а она умело подстегивала его долгими взглядами и многообещающими улыбками.

Все над ним насмехались. У вечернего костра превозносились до небес его мужество и отвага, а он гордо пыжился и оглядывался, слышит ли она их слова. Как всякому влюбленному, ему было невдомек, что он стал всего лишь предметом насмешек. Так полагала Лейна.

Но все не так, как выглядит. В голове дартанки не могла уложиться мысль, что все, сказанное об этом робком мальчишке, могло оказаться правдой. Ее удивляло, что даже не склонный к шуткам Гольд порой присоединял свой голос к общему, насмешливо-шутливому — как ей казалось — разговору…