Ва-Банк - Анри Шарьер

Вечером мы все втроем оказались в шикарном ресторане. Пришли по одному и встретились как бы случайно у стойки бара, а потом уж решили вместе поужинать.

Каждый сам прятал свою долю: Леон – у приятеля, а Педро, так же как и я, закопал свои драгоценности в лесу.

– Видишь ли, – объяснил мне Леон, – личный тайник всегда лучше. В этом случае никто не знает, как поступили остальные со своей долей. Такая мера предосторожности очень распространена в Южной Америке. Если, положим, тебя заметет полиция, то, поверь мне, сладко не будет. И если уж начнешь колоться, то выдашь только себя. Короче, Папи, ты доволен дележом?

– Откровенно говоря, я убежден, что мы правильно оценили на глаз каждую вещицу. Все отлично. Мне нечего добавить.

Итак, все было в порядке и все довольны.

– Руки вверх!

– Какого черта! – воскликнул Леон. – Вы с ума сошли!

Но выяснять отношения нам особенно не пришлось. Не дав нам опомниться, нас обработали дубинками, надели наручники и, затолкав в машину, отвезли в полицейское управление. Мы не успели даже покончить с устрицами.

В той стране, ребята, полиция не сидит сложа руки. Нас допрашивали целую ночь, не меньше восьми часов. Первый вопрос:

– Значит, вы любите галстуки?

– Идите к черту!

И так далее. К пяти часам утра на теле у нас не осталось живого места. Видя, что из нас ничего не вытянешь, фараоны совершенно озверели и просто зашлись от ярости:

– Ну хорошо! Вы здорово распарились и нагнали себе высокую температуру, надо вас немножко остудить.

Мы едва держались на ногах. Полицейские снова затолкали нас в «воронок» и через четверть часа доставили к огромному зданию. Они вошли внутрь, и через некоторое время оттуда вышли рабочие. Фараоны, должно быть, попросили их удалиться. Настала наша очередь. Нас почти волоком втащили туда. Каждого поддерживали двое полицейских.

Громадный коридор. Слева и справа железные двери, над ними что-то наподобие часов с одной стрелкой. Это термометры. Я сразу сообразил, что мы у морозильных камер огромного мясокомбината.

Остановились в той части коридора, где стояло несколько столов.

– Итак, – сказал главный фараон, – я даю вам последний шанс одуматься. Это морозильные камеры для мяса. Вы понимаете, о чем идет речь? Последний раз спрашиваю: где вы припрятали камешки и все остальное?

– Не видели мы ни камешков, ни галстуков, – ответил Леон.

– Прекрасно, адвокат. Полезешь первым.

Полицейские отвинтили болты и открыли дверь в камеру настежь. В коридор клубами ворвался ледяной туман. Леона втолкнули в морозильник, предварительно содрав с него ботинки и носки.

– Закрывайте быстрее, – приказал начальник, – а то и мы замерзнем, к чертовой матери!

С ужасом и содроганием я смотрел, как за беднягой Леоном захлопнулась дверь.

– Что скажешь, Чилиец? Птичка запоет или будет молчать? Да или нет?

– Мне не о чем петь.

Открылась другая камера, куда и влетел Чилиец.

– Ты самый молодой, итальянец. – (По паспорту я итальянец.) – Погляди-ка хорошенько на термометры. Стрелка показывает минус сорок. Нетрудно догадаться, что в таком разогретом состоянии после разминки в управлении пара пустяков схватить воспаление легких и загнуться в больнице через двое суток. Девять против десяти, что так с тобой и произойдет, если не заговоришь. Ты видишь, я даю тебе последний шанс: вы ограбили ломбард, проникнув туда через магазин галстуков. Да или нет?

– У меня нет ничего общего с этими людьми. Я знал только одного из них, и то давным-давно. А здесь мы встретились совершенно случайно в ресторане. Вы можете расспросить официантов и бармена. Не знаю, замешаны ли они в этом деле, но что касается меня, то, уверяю вас, я не принимал в нем никакого участия.

– Хорошо же, макаронник, подыхай вместе с ними. Подумать только, загнуться в таком возрасте! Искренне сожалею. Ты сам этого захотел!

Дверь открылась. Сильнейший толчок в спину – и я полетел в темноту морозильника. Ударившись головой о твердую как камень мясную тушу, свисавшую с крюка, я во весь рост распластался на полу, покрытом льдом и инеем. Сразу же почувствовал, как ужасный холод камеры обволакивает все мое тело, насквозь пронизывает его и пробирает до костей. Ценой страшных усилий мне удалось сначала чуть приподняться, затем встать на колени и, уцепившись руками за мерзлую тушу, подняться на ноги. Несмотря на боль, которую причиняло каждое движение моему избитому телу, я принялся колотить себя руками, растирать шею, щеки, нос, глаза. Пытался отогреть ладони под мышками. Из одежды на мне остались только штаны да разорванная рубашка. Ботинки и носки с меня тоже содрали. Ступни ног начали прирастать к полу, что причиняло невыносимые страдания. Пальцы на ногах коченели.

Я убеждал сам себя: «Это не может продолжаться более десяти минут, четверть часа от силы. Иначе я сам превращусь в замороженную мясную тушу! Нет, это невозможно. Не могут они заморозить нас живьем! Держись, Папи! Еще несколько минут, и дверь откроется. А коридор холодильника покажется жаркой баней». Руки перестали слушаться. Я не мог сжать ладони в кулак. Пальцы не двигались и не сгибались. Ступни примерзли к полу, и у меня уже не было сил их оторвать. Чувствовал, что начинаю терять сознание. На какое-то мгновение передо мной возникло лицо отца, над ним проплыла морда прокурора, но какая-то смазанная, нечеткая, поскольку на нее наползали рожи полицейских. Три образа в одном. Я подумал: «Странно, как они похожи друг на друга! И смеются, потому что победили». И тут я упал в обморок.

«Что происходит? Где я?» Открыв глаза, я увидел красивое лицо склонившегося надо мной человека. Я не мог говорить, так как рот еще не отошел от холода. Но мысленно спросил себя: «Что я здесь делаю, лежа на столе?»

Большие руки, ловкие и сильные, массировали все мое тело, смазанное разогретым салом. И мало-помалу члены обретали гибкость и ко мне возвращалось тепло. Старший полицейский наблюдал за этой сценой, стоя метрах в двух-трех от стола. Рожа у него была кислая. Несколько раз мне пытались открыть рот, чтобы влить спирт. Один раз перестарались: я чуть не задохнулся и отрыгнул все наружу.

– Ага, голубчик, – сказал массажист, – очухался.

Он продолжал массировать меня еще добрых полчаса. Я чувствовал, что могу говорить, но предпочитал помалкивать. Я заметил, что справа на таком же высоком столе лежит еще одно тело. «Кто это? Леон или Чилиец? Нас было трое. Я лежу на одном столе, на другом еще один – итого двое. Где третий?»

Остальные столы были пусты. С помощью массажиста я сел и наконец увидел, кто этот другой. Педро Чилиец. Нас переодели и запихнули в комбинезоны с толстыми прокладками, предназначенные специально для работы в морозильных камерах.

Начальник фараонов снова приступил к допросу:

– Можешь говорить, Чилиец?