Энцо Феррари. Победивший скорость - Ричард Уильямс

тормозных колодок — теперь шины могли лопнуть в любую минуту. К Нойбауэру с озабоченным видом подошел техник, отвечавший за колеса и шины, и вопросительно на него посмотрел — дескать, не пора ли менять? Но Нойбауэр отрицательно помотал головой.

«Браухич дотянет! — крикнул он. — И шины тоже. Тут и ехать-то осталось всего несколько минут».

Когда машины промчались мимо боксов и пошли на последний из 22 кругов Нюрбургринга, Mercedes фон Браухича все еще опережал Alfa Нуволари на тридцать пять секунд. Фон Браухич — потомственный аристократ, свысока относившийся к водителям, которые вышли из низов и в прошлом были простыми механиками, прилагал все усилия, чтобы не позволить Нуволари сократить разрыв. Не следует, однако, забывать, что круг Нюрбургринга имел протяженность 14 миль, а на такой дистанции преимущество в тридцать пять секунд нельзя считать абсолютным, особенно когда твой соперник, без скидок, гениальный гонщик и настроен только на победу. Пройдя половину крута, фон Браухич заметил в зеркале заднего вида автомобиль Нуволари — крохотного жучка красного цвета, который с каждой секундой увеличивался в размерах. Вполне возможно, фон Браухичу удалось бы все-таки поддержать честь своей команды и прийти к финишу первым: на прямых участках пути превосходство его мощной машины над устаревшей машиной Нуволари было подавляющим. Но за шесть миль до финиша при выходе из поворота «Карусель» у него лопнула шина, и немец сошел с трассы. Нуволари как метеор промчался мимо замершего на обочине Mercedes и пересек финишную черту.

В боксах «Скудерии Феррари» орали от восторга как сумасшедшие; на трибунах, наоборот, на мгновение установилась напряженная тишина. Уже потом, когда зрители наконец осознали, что произошло, послышались аплодисменты, предназначавшиеся победителю. Корпсфюрер Гюнляйн сунул руку в карман, судорожно скомкал заготовленные им листочки с торжественной речью в честь немецких гонщиков и, подойдя к микрофону, выдавил из себя несколько вежливых слов, приветствуя великого Нуволари. Прошло несколько минут, прежде чем началась церемония награждения победителей: в офисе организаторов соревнований никак не могли найти итальянский флаг и пластинку с записью итальянского гимна. Вероятно, до начала церемонии прошло бы еще больше времени, если бы не Децимо Компаньони: он вспомнил, что Нуволари всегда возил с собой пластинку с итальянским гимном — «на счастье». Компаньони достал пластинку из чемодана гонщика и помчался с ней к подиуму. Через минуту над немецким автодромом покатились звуки «Marcia Reale» — гимна Итальянского королевства.

«За свою жизнь я знал только одного по-настоящему великого гонщика, — много позже писал Феррари. — Обычно в случае победы пятьдесят процентов успеха относят на счет машины, а пятьдесят — на счет водителя. Но в случае с Нуволари подобное соотношение представляется мне неверным. Он обеспечивал по меньшей мере семьдесят пять процентов успеха».

Хотя Нуволари одержал достаточно побед во второстепенных гонках — в По, Бергамо, Бьелле, Турине, Аденау, Ливорно и Модене, — этого было недостаточно, чтобы стать чемпионом Италии. И его триумф на Нюрбургринге, как это ни прискорбно, оказался лишь исключением из правила. Все остальные гонки на Большие призы благодаря подавляющему техническому превосходству своих машин выигрывали немцы. До сентября 1935 года Яно так и не удалось собрать опытный образец новой машины формулы Гран При — по настоянию недавно назначенного вице-президента фирмы Alfa Romeo У го Гоббато ему пришлось принять участие в разработке авиационного двигателя для нового самолета-истребителя. Шла война с Абиссинией, и Муссолини начал переводить экономику на военные рельсы. Между тем с выпуском новой гоночной машины следовало поторапливаться — после гонок на Кубок Ачербо и Большой приз Швейцарии, где победу опять одержали немцы, до конца сезона оставалось не так много времени. В «Скудерии Феррари» царили недовольство и уныние — гонщики постоянно жаловались на технику. Дошло до того, что Феррари особым приказом запретил своим сотрудникам давать интервью — не хотел, чтобы газетчики раструбили на весь свет о проблемах в его команде.

Когда новую модель Alfa 8С-35 выкатили наконец из ворот экспериментального цеха в Портелло, сразу стали очевидными две вещи. Первое: новая машина, без сомнения, представляла собой шаг вперед в развитии итальянского гоночного автомобилестроения. И второе: по сравнению с новейшими Mercedes и Auto Union она, хотя и вышла только что из цеха, выглядела безнадежно устаревшей. Яно придерживался старой концепции в конструировании гоночных болидов и считал, что высокая, но узкая машина ничуть не менее аэродинамична, чем автомобиль с низким, как бы приплюснутым кузовом. В то время аэродинамика как наука только еще развивалась; конструкторы, создавая образцы новой техники, основывались большей частью не на результатах экспериментов, но на требованиях тогдашней эстетики и самой обыкновенной инженерной догадке. Яно, не имея в своем распоряжении аэродинамической трубы, работал над новой машиной, руководствуясь исключительно собственными вкусами и пристрастиями, которые в данном случае его подвели. К примеру, он не уделил должного внимания такой важной вещи в конструкции автомобиля, как расположение центра тяжести. Двигатель на 8С-35 тоже был, в общем, устаревший (Яно работал над новым, но до конца работ было еще далеко) и представлял собой улучшенный вариант восьмицилиндрового мотора модели РЗ, концепция которого насчитывала уже как минимум десять лег. Что было на 8С-35 нового — так это независимая подвеска и гидравлические тормоза.

Хотя 8С-35 можно было рассматривать лишь как переходную модель, итальянская пресса широко ее разрекламировала. Считалось, что эта машина составит немцам достойную конкуренцию. Когда 8С-35 впервые появились на гонках в Монце, на автодроме присутствовали Уго Гоббато и Энцо Феррари. Появление последнего особенно удивило прессу — глава «Скудерии» не слишком любил показываться на публике. Дрейфус говорил по этому поводу так: «Феррари можно было увидеть с гарантией только на одном мероприятии — банкете по случаю завершения сезона». Нуволари сделал все, что было в его силах, чтобы оправдать возложенные на него боссом надежды, и, пока у него не полетел поршень, показал лучшее время на трассе. Дрейфус шел на втором месте. Когда Нуволари направлялся к боксам, толпа стала скандировать: «Нуволари — машину! Нуволари — машину!» Когда француз подъехал к боксам, чтобы заправиться и сменить колеса, Феррари и Гоббато спросили у него, не будет ли он возражать, если его машину возьмет Нуволари. «Конечно, не буду, — сказал Дрейфус, который всегда был большим поклонником Нуволари и дружил с ним. — Как-никак, Тацио — капитан нашей команды». Нуволари просиял, сказал «grazie» — «спасибо», вскочил в машину Дрейфуса и сорвался с места. Гонку в Монце он закончил вторым. При этом тормоза у него стерлись чуть ли не до колодок, а в моторе вышел из