Зима - Али Смит

— Из 1940-х, — говорит им Айрис. — Вряд ли такое отыщется во всех этих старых энциклопедиях. Школьникам задавали учить это наизусть, чтобы они могли распознать, что будут вдыхать в свои легкие во время газовой атаки. Валлийским школьникам задавали тот же стишок на валлийском.

— Моя сестрица — интернет-хипстерица, — говорит его мать. — Интернет. Помойка, полная наивности и злобы.

— Ну, наивность и злоба существовали всегда, — говорит Айрис. — Интернет просто сделал то и другое более наглядным. Возможно, это хорошо. Господи. Раз уж речь зашла о злобе. Видела бы ты письма, что я получала все эти годы.

Мать Арта демонстративно зевает.

Арт одалживает у Айрис телефон, чтобы что-то найти и сменить тему. Он ищет «Спрятанный в яслях». Зачитывает вслух некоторые факты из Википедии. Потом набирает в поиске значение, иисус и ясли. Телефон советует сайт под названием compellingtruth.com. Сайт не грузится.

— Потому что… — продолжает Люкс. — Разве потребительство и рождественский обед могут быть тесно связаны не только между собой, но и с тем крошечным младенцем, которому, судя по всему, нет места нигде в городе и потому его прячут в яслях?

— Двери отворите и нас одарите, — напевает его мать.

— Моя любимая — «Случилось это лунной ночью»[37], — говорит Айрис. — «Тысячелетья зла». «И распри меж людьми». А потом «ангелы поют» и «склоняются к земле». Мне нравятся гибкие ангелы.

— Думаю, вы найдете это в «Остролисте и плюще»[38], — говорит его мать. — Это единственный по-настоящему правдивый рождественский гимн.

— Ведь это очень важно: самое важное в рождественском гимне — чтобы он был правдивым, — говорит Айрис.

Арт замечает, как его мать морщится.

— Но мне все равно интересно, разве это нормально, — продолжает Люкс, — нормально во всех отношениях — желать всем мира, мира на земле, доброй воли всем людям, веселья, счастья, но только сегодня или в эти несколько дней в году? Если мы можем желать этого несколько дней, то почему не можем и не желаем этого весь год? Я хочу сказать… Та история о футбольном матче между врагами в траншеях, во время Первой мировой войны. Она вскрывает весь этот… идиотизм.

— Ну, это просто такой жест, — говорит Арт. — Выражение надежды.

— Но это пустой жест, — говорит Люкс. — Почему все время не трудиться во имя мира на земле и доброй воли? В чем же тогда смысл христианства?

— Смысл в том, — говорит Арт, — что недели рождественских закупок начинаются еще в июле.

Люкс закатывает глаза. Айрис улыбается ей, а затем Арту.

— Я думаю, смысл в том, о чем я сказала, — говорит Люкс, — я имею в виду ясли. Младенца кладут в ясли, потому что в конце его съедят? Этому младенцу с самого начала было предначертано быть съеденным?

— А ты смышленая, — говорит Айрис. — Она смышленая, Арти. «Зри, вот Агнец наш желанный, сотни лет обетованный»[39].

— Вообще-то сегодня за обедом мы не видели никакого мяса, — говорит его мать.

— Потому что это все, что было у меня дома, и мы едим то, что привезла я, — говорит Айрис, — а ты — старая скупая брюзга, у которой на Рождество нет ничего для сына и его подружки, кроме пакета лесных орехов и полбанки замороженных вишен.

Она говорит это по-доброму, как бы шутливо. Но воздух вокруг них сгущается, словно остывающая подливка.

— Хотя, возможно, тебе-то как раз хочется поесть этих вишен и орешков, раз уж ты не ешь ничего другого на столе, — говорит Айрис. — Я могу сбегать за ними, принести?

Люкс наклоняется через стол и обращается к его матери.

— Так уж вышло, что я вегетарианка, — говорит она, — и это ей-богу очень хорошая еда. Для меня большая радость — возможность приехать сюда, чтобы разделить с вами ваш семейный рождественский обед и насладиться подобным гостеприимством во всех его нюансах, миссис Кливз. Попробуйте пастернак — он у вас в мелкой тарелке.

— Он заправлен сливочным маслом, — говорит его мать.

— В самом деле, — говорит Люкс. — Как говорится, райский вкус.

— В таком случае спасибо, нет, Шарлотта, — говорит его мать.

— Соф больше по душе ад, — говорит Айрис.

— Но я возьму кусочек хлеба, — говорит его мать. — Спасибо, Шарлотта.

Айрис протягивает хлебную корзинку. Его мать не берет ни кусочка, Айрис смеется и передает корзинку Арту, который протягивает ее своей матери, но та все равно не берет ни кусочка. Тогда Арт передает корзинку Люкс, которая тоже протягивает ее. Мать тут же берет кусочек.

— И простите, но меня поражает, — говорит Люкс, заботливо, как отмечает Арт, ставя корзинку рядом с его матерью, которая почти сразу украдкой берет другой кусочек и ест очень быстро, как белка, — что эта комната сейчас немного напоминает ту шекспировскую пьесу, в которой кто-нибудь все время выходит вперед и говорит то, что должен услышать и о чем должен узнать человек, читающий пьесу, или, возможно, зрители, а остальным людям на сцене этих слов почему-то не слышно, или они должны играть так, как будто им не слышно, хотя этот человек произносит их очень четко и все в зале их слышат.

— Кажется, ты имеешь в виду не Шекспира, а пантомиму, — говорит Арт. — Там все зрители дружно освистывают злодея, когда тот выходит на сцену.

— Нет, — говорит Люкс, — я имею в виду ту пьесу, где есть король, и лживая королева-мачеха, и дочь короля, и человек, который прячется в ящике в комнате дочери, а потом вылезает из ящика посреди ночи, чтобы взглянуть на нее без ничего, и что-то крадет, чтобы доказать, что он там был, а потом лжет о том, что переспал с дочерью, ее мужу, который был выдворен из страны, лишь бы выиграть пари и получить деньги, а королева, ее мачеха, пытается ее убить, потому что ненавидит ее, и теперь изгнанный муж дочери тоже пытается ее убить, потому что он в ярости, так что дочь переодевается мальчиком и идет в лес, где лесник должен убить ее по приказу ее мужа, который поверил лжи о том, что она переспала с кем-то другим.

О боже. Наверное, стремясь быть похожей на воображаемую Шарлотту, Люкс придумывает сюжет страшной примитивной сказки, совершенно не похожей на Шекспира, и утверждает, что это Шекспир.

— Но лесник — хороший человек, и он не убивает ее, — продолжает Люкс, — а вместо этого дает ей то, что считает лекарством, которое поможет ей выжить в одиночку в лесу, однако на самом деле это яд, который дала ему королева, сказав, что это сильное лекарство, но втайне надеясь, что он именно так и поступит: отдаст его падчерице. И он оставляет ее в лесу, где она встречает каких-то дикарей, и только в самом конце выясняется, что никакие они не дикари, а принцы, и не просто принцы, а ее давным-давно потерянные братья, и какое-то время они все вместе живут в лесу, пока однажды ей не поплохело, и она принимает лекарство и погружается в глубокий сон, похожий на смерть. Но это не смерть. Потому что это все-таки не яд. Потому что врач, которому велели его приготовить, решил не готовить яд, хотя ему приказала сама королева, поскольку не хочет делать ничего дурного и считает, что королеве совсем нельзя доверять. Вообще-то ей хочется травить всех подряд. Так что в конце концов дочь, которая должна была умереть, просыпается.