Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945 - Гюнтер Бломертц

Мы увидели, как самолет перед самым лесом поднялся в небо, оставляя за собой черный след выхлопных газов.

– Деревья чертовски близко от меня! – быстро крикнул инженер. – Верхушки слишком близко. Все!

Он еще кричал, когда второе пламя взмыло в небо. Мы замерли как парализованные.

Другого выхода не было. Дефекты можно было обнаружить только в воздухе. Инженеры покачали головой.

– Так никакого толка не будет.

– Конечно! – громким, резким голосом произнес Георг. – Я полечу. Подняться в воздух можно. Разбег должен быть длиннее и не перед лесом.

– Остановись, Георг!

Но он не слушал никого из нас.

– Сумасшедший, – прошептал Вернер. – Разобьется точно так же.

Георг откатил свой самолет как можно дальше. Фургон с громкоговорителем отвез нас к самому ограждению вокруг поля аэродрома.

– Слейте половину бака топлива, – приказал Георг.

Пока выполняли это указание, он подошел к нам покурить. Парень выглядел абсолютно уверенным в себе, когда указал на инженеров.

– Почти все они летают, используя свои мозги, а нужно прежде всего лететь чувствами и только потом привлекать мозг.

Мы опять попытались отговорить Георга от безумной попытки.

– В таких случаях все решает испытание, – сказал он, снова не слушая нас. – Да еще чувство машины, которое должно быть у тебя в заднице. У кого-то оно есть, а у кого-то нет. У меня есть.

С тех пор как Георг получил ранение и сильное сотрясение мозга, у него стали появляться странные идеи. Мы говорили друг другу, что парень сошел с ума.

Георг залез в самолет и сжался в кабине. Мы держали за него кулаки.

– Увеличиваю давление и выравниваю, – доложил он.

Самолет оторвался от земли и начал подниматься над лесом. Все выше и выше.

– Браво, Георг!

Осторожно накренившись, пилот повернул обратно к летному полю и помчался прямо на нас. Машина летела очень быстро, но бесшумно. Она пронеслась в нескольких сотнях метров над нами и снова взмыла ввысь под небольшим углом. Только тогда до наших ушей донесся тонкий приглушенный гул турбин. Мы стали просить Георга сесть.

– Нет, раз уж я поднялся в воздух, теперь хочу выяснить, какой у этого чудовища дефект.

Очевидно, он хотел испытать машину при максимальных нагрузках. Это не могло закончиться добром, поскольку тест «при максимальных нагрузках» означал испытание пределов ее возможностей. На таких скоростях едва ли удастся выпрыгнуть с парашютом.

Кандидат в покойники за несколько секунд поднялся на высоту три тысячи метров, наклонил нос самолета и, словно падающая звезда, устремился к земле. Из громкоговорителя донесся радостный вопль.

– Осталась всего тысяча метров!

Мы затаили дыхание, потом закричали:

– Прыгай, идиот!

Постепенно, очень медленно нос машины снова стал подниматься и, наконец, достиг нормального положения. Должно быть, Георг тянул на себя штурвал обеими руками. Теперь он поднялся перпендикулярно вверх, оставляя за собой в небе белые следы газа. Через несколько мгновений в воздухе раздался металлический скрежет.

– Заклепки не держат, – задыхаясь после выхода из пике, сообщил Георг. – Целый ряд заклепок и пластин с задних кромок крыльев оторвался.

Инженеры радостно взглянули друг на друга – так вот в чем было дело! – и с благодарностью посмотрели вверх, где Георг уже перевел свой самолет в горизонтальное положение. Мы надеялись, что он заглушит мотор и прыгнет, но пилот хотел спасти машину, потому что только свежие следы неисправности могли стать очевидным доказательством дефекта, который так долго искали.

Итак, Георг стал садиться.

– Надеюсь, я смогу удержать ее, – хрипло проговорил он, снижаясь и направляясь к летному полю, где мы с большим волнением наблюдали за происходящим. – Четыреста, триста восемьдесят, триста пятьдесят, триста двадцать, двести семьдесят, она теряет мощность.

Прекрасно очерченный на фоне неба силуэт машины появился над горизонтом.

– Снижается слишком быстро. Добавляю газ. Она собирается нырнуть носом вниз уже на двухстах пятидесяти. Чертова корова!

После этого Георг умолк. Он должен был сосредоточиться на сложной посадке. Ему предстояло коснуться земли на скорости в двести пятьдесят километров в час!

Самолет просвистел, как стрела, над нашими головами метрах в двух или трех. Теперь наступил самый тяжелый момент всего полета, очень опасный. Когда колеса шасси коснутся бетонной дорожки, стрелка спидометра должна показывать двести пятьдесят километров в час – не больше и не меньше. Тысяча глаз следила за исходом этой отчаянной авантюры.

Вот сейчас! Левое крыло накренилось, когда шасси коснулось земли.

Когда мы прибежали с поздравлениями, Георг сидел на траве в нескольких футах от ограждения на другом конце летного поля.

– Каждая посадка аварийная, – с улыбкой заметил он, – если ее совершаешь с высоты пятьдесят, тридцать или двадцать сантиметров.

В тот же вечер, когда мы с Вернером и Георгом сидели вместе, Вернер с энтузиазмом говорил о новом истребителе с турбинными двигателями.

– Пятьсот таких машин, и Геринга больше не надо будет называть обманщиком.

Георг покачал головой:

– На юге Германии я видел почти столько же автобанов… только они не действовали. И где ты собираешься найти в этих машинах место под орудия? Они рассыпаются в воздухе и с трудом отрываются от земли. Безнадежно! И кроме того, все это глупости, не так ли? Мне лично уже надоело всякое оружие.

При этом замечании Вернер бросил на нас недоверчивый взгляд. Георг ответил ему ироничным взглядом и наклонился к нему:

– Послушай, старина, ты же не с луны свалился. Ты прекрасно видишь, куда изо дня в день дует ветер. Не думаешь же ты на самом деле, будто мы еще можем выиграть войну?

– Да, я знаю, никто из вас больше не верит в это, – отозвался Вернер. – Но я вам говорю, что мы победим быстрее, чем вы можете себе это представить. «Пять минут после того, как часы пробьют двенадцать!» Вот что сказал фюрер, разве вы не помните? Он не допустит, чтобы мы воевали без цели.

– Ох, – насмешливо вздохнул Георг, – ты еще грезишь Санта-Клаусом, который принесет милое оружие возмездия – прекрасные атомные бомбочки!

Напряженной походкой Вернер подошел к окну. Он явно старался скрыть от нас свои чувства.

– Они бегут с фронта миллионами, – пробормотал он скорее себе, чем нам. – Глупцы, у которых сердце ушло в пятки. Просто бегут с фронта. Герои становятся дезертирами и идеалистами, предатели! Большинство из них забыли великую идею, но я скажу вам кое-что. – Вернер повернулся к нам. – Если идея погибла, она всех потянет за собой в пропасть, нашу страну и наш народ. Тогда идея фюрера будет осквернена, а его рейх превратится в гигантский рынок рабов.