Черные небеса. Заповедник - Андрей Тепляков

— Крепление треснуло, — сказал Колотун. — Вот пропасть!

— Что теперь делать? — спросил Ной и обхватил руками бока. Холодный, принизывающий ветер обжигал кожу на лице и шумел в ушах. Колотун стоял в расстегнутой куртке и, казалось, совершенно не замечал мороза.

— Надо срезать отвал, — сказал он. — Передок облегчим, и задница сама опустится. Хотя бы на пару колес встанет, остальное вытащим.

Он посмотрел на Ноя.

— Идем. Нужно все собрать. И оденься получше, ты вон уже — синий.

Они подошли к дверце в пассажирский отсек. В этом месте днище вездехода почти касалось земли, так что карабкаться наверх не пришлось.

В отсеке словно взорвалась бомба. Все вещи, которые не были закреплены, свалились к перегородке между отсеком и кабиной. Танк и Караско уже успели немного разобрать их, устроив в завале что-то вроде ниши из одеял, в которую перенесли Ушки. Тот был в сознании, но лежал молча.

— Ну, что там? — спросил Караско.

— Это был мост, — сказал Колотун. — Обвалился под нами. Если срежем отвал, я задним ходом выберусь.

— Понятно. Ной, как твоя рука?

— Ничего.

— Подними.

Ной поднял руку и скривился от боли.

— Понятно, — повторил Караско и повернулся к Танку.

— Ной сможет посидеть с Ушки?

— Сможет. Сейчас все равно ничего не поделаешь.

— Хорошо. Проинструктируй его и присоединяйся к нам. Мы в грузовой. Посмотрим, что можно использовать.

— Лестницу надо сделать, — сказал Колотун. — Там без лестницы не подступиться.

Цепляясь на ножки скамеек, он полез наверх, в дальний конец отсека, где был проход в грузовой. Караско хлопнул Ноя по здоровому плечу, застегнул куртку и выбрался на улицу.

— Так значит, слушай, — сказал Танк. — Его не трогай. Вот здесь вот я припас…

Ной почувствовал, как сознание его раздваивается. С одной стороны он все еще сидел здесь, в вездеходе, слушал торопливые инструкции, а с другой — он находился далеко-далеко, в другом мире в кресле у огня с книгой в руках, в которой он читал о вездеходе и его команде, попавшей в беду. Он сжал зубы, прогоняя наваждение.

— И посматривай на его руки, — сказал Танк, натягивая тулуп. — Темные участки не должны подняться выше вот этого предела.

— А что тогда? — спросил Ной.

— Плохо тогда, — сказал Танк. — Зови меня.

Он выбрался наружу.

Ной сидел нахохлившись возле импровизированной кровати. Его знобило. В окошко было видно, как суетятся возле кромки леса три маленькие фигурки.

— Холодно, — сказал Ушки.

Ной встрепенулся.

— Сейчас.

Поспешно, цепляясь за все, что попадалось под руку, он поднялся к кроватям, смотал в ком несколько одеял и бросил его наверх.

— Воды захвати.

Ной полез выше, к походной кухне.

Ушки горел. Ной укутал его, дал напиться и осмотрел руки. Раны были ужасны. От них исходил отвратительный запах. Кожа вокруг натянулась и отливала синевой. Темные участки подбирались к локтям.

— Все-таки достали они меня, — сказал Ушки, не открывая глаз. — Теперь счет полный. Вся группа.

Ной почувствовал комок в горле.

— Ты выкарабкаешься. Мы приедем, и тебя вылечат.

— Что-то не очень-то мы едем. Что ни делай, как ни живи, а плата — одна.

Он замолчал, тяжело дыша через открытый рот.

— Не держи на меня зла, — сказал он, вновь нарушая тишину. — За тот поход. Так надо было. Понимаешь?

— Да, — ответил Ной. — Я не обижаюсь.

— Хорошо.

Ной снова смотрел в окно. Люди у леса исчезли, их приглушенные голоса раздавались теперь впереди, в районе моста. «Неплохо было бы приготовить им обед. Что-нибудь горячее». Он отбросил одеяло и встал.

— Ной.

Ушки открыл глаза и смотрел на него. Нехороший это был взгляд: пустой и рассеянный.

— Да?

— У меня в шкафчике. Там, в ангаре. В коробке. Возьми карандаш, запиши.

— Что записать?

— Я продиктую. Возьми. Карандаш.

Ной порылся в сумке, в которой Караско держал карты, вытащил карандаш и кусок бумаги.

— Взял.

— Хорошо. Пиши. Первый к базе, повернуть. По часовой стрелке. Второй к базе, повернуть. Третий к базе, повернуть. Четвертый к базе, повернуть.

Ной удивленно посмотрел на Ушки, не понимая, что может означать эта ахинея. Но тот уже закрыл глаза и продолжал диктовать.

— Пятый к базе, повернуть. Шестой к пятому, до конца. Седьмой и восьмой к шестому, поворачивать до упора. Девятый к базе…

Ной писал, не перебивая. Он сомневался, понимает ли сам Ушки, что говорит. Тот балансировал на грани обморока, лишь усилием воли не давая себе сорваться в беспамятство. За одно это Ной готов был писать любую чушь, которую он говорил.

Потом Ушки замолк и расслабился. Слышно было только хриплое дыхание. Ной осторожно встал, сунул бумажку в карман комбинезона и пополз к кухне.

Ветер со свистом носился по вырубке. После теплого чрева вездехода, мороз казался особенно колючим. Проваливаясь в глубоком снегу, Ной нес обед, надеясь, что еда не успеет остыть, пока он доберется.

У края ямы он остановился. Вокруг лежали горы извлеченного снега и льда. Работа по расчистке была проделана колоссальная. Возле отвала на самодельной лестнице висел Колотун, работая горелкой. Внизу стоял Танк и держал баллон. Караско примостился возле кабины и размеренно стучал молотком по искореженным креплениям. Ной обратил внимание, что его лицо покрыто снегом, кое где превратившимся в ледяную корку.

Танк первым заметил его.

— Что случилось? — крикнул он.

— Я обед принес! — ответил Ной. — Поешьте!

— Как Ушки?

— Бредит. Сейчас он заснул, но вообще — плохо!

— Я посмотрю! Спускайся — подержишь баллон! Гляди, чтобы не соскользнул!

Ной осторожно спустился, поискал глазами, куда можно было бы поставить миски, не нашел и поставил прямо в снег. Танк передал ему баллон и принялся быстро карабкаться наверх.

Ной задрал голову и посмотрел на Колотуна.

— Поешь! Остынет!

— Потом! — отмахнулся тот.

Караско, казалось, не замечал Ноя и продолжал упрямо бить молотком. Ной пару раз его окликнул, а потом сдался и, морщась от ветра, стал смотреть на яркий огонь горелки в руках Колотуна.

Минут через двадцать вернулся Танк. Он остановился на краю ямы и громко свистнул. Все обернулись.