Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Алина Сергеевна Шокарева

кареты принадлежали самым близким родственникам. Те, кто следовал за гробом пешком, шли без шляп (в плохую или холодную погоду шляпу можно было надеть). При этом недопустимо было забывать, что разговоры, особенно веселые, были неуместны: каждый должен был стараться показать, что он огорчен утратой. Провожающие покойного имели право не следовать за ним до церкви, если не приходились ему родственниками. По возвращении из церкви иногда делали поминки, то есть обед в доме покойного; приехать на этот обед, не бывши на похоронах, считалось неприличным[430]. Проститься же с покойным и затем не быть на обеде могли люди, лишь поверхностно знакомые с ним и не приглашенные собственно на поминки.

В. А. Вонлярлярский так рассказывает о похоронах в Москве своей знатной и богатой героини:

«В девять часов вечера, накануне похорон, однообразное и протяжное чтение Псалтири над телом покойницы прервано было появлением множества черных фраков, чепцов и духовенства». Приезжавшие дамы переходили от графини (родственницы, взявшей на себя все хлопоты) к Ольге (воспитаннице-сироте), целовали ее, жали ей руки и потом грациозно клали перед телом земные поклоны. Отслужили вечернюю панихиду. Уходя, дамы снова целовали Ольгу и уже в дверях говорили: «A demain, chere comtesse» («До завтра, дорогая графиня»). На следующий день в 11 утра были похороны – невиданные даже для Москвы: «Шесть лошадей тащили дроги; на них, под богатым балдахином, качался роскошный гроб княгини Татьяны Сергеевны. Сотни факелов, разноцветные ленты на плечах прислуги, разноцветные гербы на лошадях, пестрота толпы и, наконец, бесконечная нить экипажей – все вместе составляло прекрасную картину». После отпевания в церкви управляющий раздал мешок медных монет и созвал толпу бедных на поминальный обед[431].

Из письма Рафаила Ивановича Долгорукова к брату нам известно о последних днях жизни и похоронах их отца – поэта, князя Ивана Михайловича Долгорукова (1823). Сын объясняет отсутствие завещания и своеобразные предписания отца относительно своих похорон излишним стихотворным увлечением и вечным пребыванием в высоких материях: «Чтобы его положили в самый простой гроб и в саван и чтоб до того времени пока это исполнят, никто его тела не видел, чтобы остатки (sic) его положены были на Филях и подальше от церкви, ближе к Москве-реке»[432]. Однако, «положено было с общего согласия от исполнения сих его желаний отступить, и дух его этим оскорбиться не может», поскольку родственники решили отдать дань уважения почившему. Его положили в простой гроб, но в мундире, и похоронили в капелле рядом со второй женой. От дома до Донского монастыря гроб несли на руках друзья и знакомые. «Решительно можно сказать, что не было похорон менее блестящих мишурой, но более великолепных почестью, как похороны покойного нашего отца. Какая прекрасная красноречивая похвала его достоинствам!» – восклицает сын[433].

В том же Донском монастыре в 1796 году совершились похороны генерал-аншефа, обер-прокурора Правительствующего сената Федора Григорьевича Орлова, на которые было потрачено 9592 рублей 94 копейки – огромные по тем временам деньги. Было разослано 200 карточек с извещением о похоронах; семья, слуги – все оделись в новые черные платья, гроб был обит бархатом, на покров пошли парча и тафта. Большие средства были пожертвованы на помин души покойного графа[434].

* * *

На погребение, а также на сороковой день и далее в дни памяти усопшего настоятелем храма (либо духовником, либо епископом – в зависимости от статуса покойного и пожеланий его родственников) произносились «Слова». Так назывались составленные по законам гомилетики речи, в которых воздавалась честь умершему и выражался призыв молиться о его бессмертной душе. Запись таких «Слов» сохранилась в семье князей Барятинских на погребение Его Сиятельства тайного Советника Действительного камергера и кавалера князя Ивана Ивановича Борятинского, а также в сороковой день со дня его кончины и в день памяти: «Пролием же братие со всею церковью о нем теплые молитвы к Богу Духов и всякия плоти, в сей день памяти его представления, сколько последуя уставу церкви, столько не менее исполняя долг почтения и любви нашей к нему, которая яко присно пребывающая добродетель, не должна ограничиваться одною здешнею жизнью, но простираться за пределы гроба. – Да тако и всегда память Сиятельнейшаго сего князя пребудет для нас священна! Аминь»[435]. В день погребения графини Анны Ивановны Орловой было сказано схожее «Слово», с традиционным восхвалением почившей («Блаженна ты, ибо почила о Господе») и призывом к собравшимся жить, соблюдая заповеди Христа[436].

В церкви обязательно выдавалось свидетельство о смерти и погребении. Оно могло быть, например, такого содержания: «Я нижеподписавшийся Исаакиевской Соборной Церкви Протоиерей Яков Иванов сын Воскресенский, дал сие Свидетельство в том, что умерший Действительный Статский Советник и Кавалер Андрей Яковлевич Дашков, прошлого 1831 года в Июне месяце 23 числа действительно мною погребен при Церкви Охтенского Кладбища, в чем и удостоверяю. С. Петербург. Апреля … дня 1832 года.

Исакиевского собора Протоиерей Иаков Воскресенский»[437].

Также свидетельство о смерти мог выдать врач. Как, например, в случае смерти Дмитрия Аркадьевича Воеводского:

«5-го класса Дмитрий Аркадьевич Воеводский, с давних пор страдавший водяною болезнью в груди, сего ноября 7 числа в 9 часов 5 минут по полудни волею Божьею скончался, – в чем и свидетельствую. – 1845 г. ноября 8 дне. – пользовавший его врач Доктор медицины и хирургии Александр Загорский»[438].

* * *

Поминовение усопшего совершалось в продолжении шести недель; в сороковой день и через год делались поминки, на которые приглашали всех родственников и знакомых усопшего.

До сорокового дня близкие и родные покойного не должны были делать визитов и особенно участвовать в увеселениях, поскольку, по христианским представлениям, именно в это время душа умершего требует усиленных молитв. Считалось, что скорбь об усопшем облагораживает душу, заставляет задуматься над тайной смерти и подготовиться к ней самому.

Родственникам покойного, с которыми он жил, делали специальные visites de condoléance (визиты сочувствия). Это были самые скромные, более молчаливые посещения: со стороны гостя считалось неприличным восхвалять достоинства покойного и тем приводить в уныние его родных. Напротив, каждый гость должен был стараться не напоминать о потере. По истечении шести недель близкие родственники покойного уже могли сами делать визиты знакомым и другим его родственникам[439].

Итак, достойным окончанием земного пути для дворянина считался проведенный с соблюдением всех норм приличия похоронный обряд. Состояние домашних дел покойного волновало общество: завершил ли он начатые им труды, составил ли завещание, оставил ли наследников.

О наследниках и пойдет речь в следующей части.