Лапочччка, или Занятная история с неожиданным концом - Анна Нихаус

– Перестань сейчас же! Иначе я обижусь. Виктор Евгеньевич попросил у меня прощения за все. И я его простила. И в том, что он так пострадал, есть и моя вина. Не углядела. И Елена Альбертовна на меня за это очень обижена была.

– Обижена?! – опешила Аллочка. – За то, что ты ему уже год как жопу моешь?

– Алл, ну что за выражения?

– Нормальные выражения. Доходчивые. Они же просто ноги об тебя уже вытирают. А ты как та чеховская героиня: ее утесняют, из жалования высчитывают, а она покорно и смиренно кивает головой… Неужели тебе никогда не хотелось выпустить когти? И расцарапать всем морды?

– Нет.

– А зря. Здоровая агрессия должна присутствовать в каждом человеке. В каждом живом существе. Как самозащита. Понимаешь? Это только моллюски доверчиво раскрываются, показывая миру свое сопливое розовенькое тельце, рискуя быть сожранным какой-нибудь чайкой… И семейка эта натурально жрет тебя заживо… Подумай сама. Они же гнобят тебя, гнобят…

– А это еще что за слово такое?

– Отличное слово. Композитум из «гноить» и «губить». К твоей ситуации, кстати, очень даже подходящее слово…

– А меня никто не губит.

– Когда опомнишься, поздно будет. Валентина, я и вправду не пойму: то ли ты действительно такая просветленная и тебе ничего от жизни не надо, то ли ты дурочка полная и в жизни этой ни фига не разбираешься. Поверхностно ты как-то думаешь, глубины я в тебе не вижу. И элементарного уважения к себе самой. Ну нельзя же, когда в тебя откровенно стрелами тыкают, стоять и улыбаться как Святой Себастьян.

– Что-то уж больно много образов, – раздраженно сказала Валечка.

– Сама удивляюсь, – смущенно улыбнулась Алла, – вдохновляешь ты меня, видно, подруга… Жизнью своей героической…

Бутыль Тершеллингского закончилась, и девчонки «приложились» к «Дэниельсу»…

Аллочка пригубила виски, закусила лимоном и продолжила:

– Ладно. Закончим эту тему. А то рассоримся еще. Но одно напоследок сказать еще нужно. Перестань ты жалеть их, словно они на самом деле Богом обижены. Папашу вон этого… Он же не одинокий старичок из дома престарелых. У него жена жива еще и сын вон какой вымахал, бабки зашибает. Ты-то тут причем? Зачем даешь держать тебя в черном теле? Ты что, домработница им, что ли? Валь, пойми, жизнь такой молодой и красивой должна быть наполнена динамикой, а не тянуться как большая зеленая сопля… голландская, – добавила Аллочка после недолгой паузы и звонко рассмеялась.

Валечка слушала этот монолог и поражалась – как же она, Алла, не понимает, что нельзя все решать рассудком:

– Аллочка, а ты допускаешь, что на свете кроме всяких там демографических статистик и социальных анализов есть же еще и любовь?

По ходу беседы Аллочка уже слегка захмелела и стала более раскованна и образна:

– Любовь-морковь… В нашем возрасте и за такой «выслугой лет», как у тебя – а с Кириллом твоим и его «кренделями» год за два идти должен, – чувства нужно закреплять печа-а-а-тью в свидетельстве о бра-а-аке. – Тут Аллочка пантомимно изобразила, как ставят печать на документы, и добавила: – Брак – это для женщины вещь немаловажная. Это лекарство от комплексов неполноценности… Выйдя замуж, женщина начинает принципиально по-другому смотреть на мужчин. А смотреть на них надо уверенно, и ни в коем разе нельзя смотреть на них взглядом собаки, которой вот-вот бросят кость… Не бросят, не дождесся… И мужики будут по-другому на тебя смотреть… А свободной, неокольцованной каждый поддатый водопроводчик гадость какую-нибудь скажет. Такие традиции у нас в Россее… Да и в Европе тоже не лучше… эмансипация – это вранье все… Ты подумай хорошенько на эту тему. И о себе подумай хорошенько.

– Хорошо. Подумаю.

– Ну, вот и ладненько. Я, кстати, нагряну сюда еще месяца через три – у двоюродного брата свадьба будет. Вот тогда и договорим. О, кстати, и Восьмое марта как раз вместе встретим. Оторвемся, как следует. На Западе ведь дату эту только лесбиянки празднуют….

*****

Валечка не любила раннюю весну. Природа еще не успела прийти в себя, а яркий свет солнца как бы нарочно подчеркивал всю ее безобразную убогость. Грязь, талый снег, нечистоты, оставленные собаками, голые ветки – все это несовершенство давило и угнетало. Непривычно яркие солнечные лучи высвечивали каждую пылинку, каждую шероховатость стены, они указывали на множество изъянов, будь то дом или собственная внешность. Ты вдруг замечаешь, что пора бы вымыть окна, выстирать занавески и сходить к косметичке. Маленьким утешением для Валечки в это время было одно – Восьмое марта. Она любила этот праздник с детства.

В городе царила праздничная суета. Лотки цветочных торговцев у станций метро были заставлены букетами мимоз – желтых и пушистых, как цыплята. Мужчины с букетами, свертками и тортами спешили домой. Восьмое марта был единственным днем, когда женщины могли почувствовать себя таковыми. Не важно, как вели себя их избранники весь год. В этот день они были самим совершенством. Кирилла в это время не было рядом с Валечкой – он находился на выставке в Германии. Его отсутствие не огорчало Валентину – Восьмое марта она привыкла справлять в женском составе, в ее семье не было мужчин. Валечка отлично помнила, как мать собирала на стол, как приезжала тетка из Повенца, нагруженная авоськами и банками с малосольными огурчиками и маринованными грибами собственного изготовления. Смысл этого, как впрочем, и любого праздника, заключался в том, чтобы сесть за стол и хорошо поесть. На столе по этому случаю появлялись деликатесы, о которых мечтали целый год: твердокопченая колбаса, ветчина, шоколадные конфеты. Торжественную трапезу всегда сопровождал включенный телевизор, передающий обязательный праздничный концерт. Самым вкусным и главным праздником для Валечки был Новый год. Кирилл рассказывал ей, что в Европе этот праздник справляют в клубах или вообще на улице, чокаясь шампанским на свежем воздухе и стреляя петардами. Валентина с трудом представляла себе это. Куда уютнее сидеть дома с родными и уплетать всякие дефициты.

Валечка и в этот раз накрыла праздничный стол. Сегодня особый день. Сегодня соберутся все ее девчонки вместе. Закончив сервирование, она на несколько минут остановилась, чтобы полюбоваться всей этой красотой. Года два назад она и представить не могла себе подобного изобилия. Застыв на месте, она предалась созерцанию созданного ее руками кулинарного великолепия. Жаль, что Кирилл забрал с собой фотоаппарат – очень хотелось запечатлеть на века этот шедевр. И, правда, хорошенький получился натюрморт: многоцветье салатов и холодных закусок контрастировало с белоснежной накрахмаленной скатертью, пестрые этикетки бутылок отражали в себе свет хрустальной люстры.

Раздался звонок в дверь. Пришла Галька. Сняла пальто и явила миру некое подобие вечернего платья цвета зеленки из трикотажного материала с серебристой нитью «люрекс». Платье переливалось при каждом движении. На груди была выткана огромная лилия ядовито-розового цвета. В сильно налаченной прическе красовалась заколка в виде красной розы. Во взгляде Гальки отчетливо просматривалось желание получить одобрение своего парадного одеяния.

– Нарядная ты сегодня, – робко сказала Валечка.