Горький привкус его поцелуев - Лорейн Хит

– Почему она не плачет? – спросила она у Альберта, как будто он нес ответственность за жизнь и смерть людей. – Она должна плакать.

В следующее мгновение она услышала плач, и он показался ей самым красивым звуком за всю ее жизнь. Джулия начала смеяться и плакать от переполнявших ее чувств – радости, благодарности и любви.

Это крошечное существо серьезно заявило о себе.

– Я хочу увидеть ее.

– Вот она, – сказала миссис Беделл, положив ребенка в руки Альберта. Он наклонился, чтобы Джулия могла увидеть свою дочь, которая кричала во всю мощь своих маленьких легких.

Она встретилась взглядом с Альбертом и сказала:

– Извини, что не родила тебе наследника.

Когда он коснулся ручки младенца, в его глазах стояли слезы. Их дочь развернула кулачок и взяла его палец в ручку.

– Джулия, твой муж не мог быть более довольным. Она так похожа на тебя. Какой отец будет винить тебя в таком?

* * *

Девочка. Жена его брата родила дочь. Не сына. Не наследника. Это означало, что титул переходит к Эдварду. Роль, которую он играл в течение нескольких недель, перестала быть ролью и стала реальностью. Он был и останется графом Грейлингом.

Взяв бутылку скотча и не надев пальто, шляпу и шарф, он вышел на террасу библиотеки, где царили снег, ветер и холод. Но он едва замечал падающие на него снежные хлопья, которые за несколько мгновений усыпали его лицо. Он – граф. Хотя он никогда этого не хотел.

Но разве он мог негодовать после того, как держал в руках этот маленький сверток? Она взяла его палец в свою крохотную ручку! У нее были черные волосы, пухлые щечки, а ее личико кривилось, когда она плакала. Каким образом существо, столь маленькое, столь невинное, с такой легкостью захватило его сердце?

Прогуливаясь по заснеженным дорожкам, Эдвард отмечал, как в груди разливается тепло от сделанного им глотка скотча, которое, несмотря на удовольствие, испытываемое им, бледнело в сравнении с чувствами, пережитыми в момент, когда он держал на руках дочь своего брата. Дочь Джулии.

Он не взял с собой фонарь, потому что луна была почти полной и освещала ему дорогу. Несмотря на то, что было уже около полуночи, благодаря отражающемуся от снега свету было довольно светло. Казалось, что на улице день. Воющий ветер заставил его зайти в дом. Ничто не помешало ему добраться до места назначения. Джулия и младенец спали. Они нуждались в отдыхе, в то время как он должен был находиться в другом месте.

Мавзолей зловеще возвышался над ним. Открыв тяжелую дверь, он пробрался внутрь. Дверь закрылась с приглушенным стуком. Вечно горящий фонарь освещал Эдварду путь, пока он шел к новой гробнице. Он прикоснулся к мраморному надгробию и соскользнул на пол.

– Они красавицы, Альберт, твоя дочь и жена.

Эдвард поднял бутылку.

– Ты молодец по обоим пунктам, братишка.

Он сделал большой глоток и уткнулся головой в мрамор.

– Господи, Альберт, я бы хотел, чтобы ты был здесь и увидел ее. Слегка нервная, но настолько сильная и смелая, когда потребуется. Я понимаю, почему ты так сильно любил ее.

Он сделал еще один глоток янтарной жидкости.

– Вы оба создали чудо. Мы назовем ее Альбертой – в честь тебя.

Он закрыл глаза. «Мы» звучало так, как будто они были вместе, как будто Джулия принадлежала ему, хотя этого не произойдет никогда.

– У твоей дочери черные волосы, синие глаза и пухленькие щечки. Она похожа на мать, но я вижу в ней и тебя.

Это означало, что он мог видеть в девочке и себя тоже. Почему от этой мысли у него ныло в груди? Почему ему хотелось быть тем, кто дал это семя? Он был бы для нее отцом, хотя эта привилегия по праву принадлежала его брату.

– Если бы ты был здесь, то светился бы от счастья. Я не сомневаюсь. Я поднимаю тост за здоровье и благополучие твоих дочери и жены.

А он сделает то, что должен. Эдвард хотел напиться до беспамятства, чтобы забыть, что Джулия и ребенок не принадлежат ему. Что все эмоции, разрывающие его грудь – гордость, привязанность, радость, – вызваны тем, что он был деверем и дядей. Не мужем и не отцом.

Гори оно все синим пламенем! Однако же он чувствовал себя мужем, когда Джулия сжала его руку, ощущая дикую боль; когда экономка положила младенца ему на руки; когда он показал девочку Джулии и устроил ее на материнской груди. То, о чем он и помыслить не мог.

Все это тронуло его до глубины души.

Он сдержал свое обещание и выполнил клятву. Джулия родила ребенка. У него больше не было причин держать все в секрете.

Зато нашлась тысяча причин, чтобы напиться.

– Твое здоровье, брат!

Эдвард выпил содержимое бутылки, чтобы забыть, кто он и почему он здесь. Последнее, о чем он подумал, была мысль о том, чтобы отложить признание до тех пор, пока она не оправится после родов.

* * *

Он проснулся от холода и боли, голова казалась чугунной и ужасно болела. По крайней мере, прежде чем упасть, ему удалось вернуться в библиотеку. Иначе он мог бы присоединиться к своему брату. Альберт, без сомнений, был на небесах, в то время как Эдвард стремительно направлялся в противоположную сторону. Жаль, что он не добрался до дивана, а устроился на полу. Вскочив на ноги, он выругался. Голова раскалывалась от боли.

Трудно было поверить, что когда-то боль была частью его утреннего ритуала. Каждый раз он чувствовал себя отвратительно, его мутило, а мир вокруг пошатывался. Каким же он был идиотом! Правда, в то время у него не было альтернативы.

Однако напиться теперь не означало найти выход. Отныне не только он может пострадать от его пристрастия к алкоголю. Эдвард должен помнить об этом.

Он не хотел бросать Джулию одну, хотя подозревал, что она будет неделю отсыпаться после рождения ребенка. Вряд ли ее дочь будет спать так долго. Не то чтобы он знал что-то о естественном ходе вещей, связанных с младенцем. До сих пор он старался не думать об этом. Но со вчерашнего дня он стал дядей, и ему нужно всерьез задуматься над своим поведением.

Он также стал графом. Официально, недвусмысленно.

Вся работа по присмотру за поместьями брата внезапно стала его собственной. Все обязанности, связанные с титулом, теперь стали его бременем, включая рождение наследника. Он никогда не планировал жениться. Теперь же у него не было выбора.

Но он мог подумать об этом позже, возможно лет через десять. В настоящее время ему все еще нужно заботиться о Джулии и ее выздоровлении. Женщины нередко заболевали вскоре после рождения детей, поэтому его решение отложить признание было правильным. Кроме того, он должен ухаживать за ребенком.

Но сначала иное: ванна и завтрак.

Выполнив эти два пункта, Эдвард почувствовал себя нормально и решил встретиться с Джулией. Когда он вошел в ее спальню, она сидела в постели с Альбертой на руках. Они были совершенством, мать и дочь. Торри, устроившаяся на стуле рядом с кроватью, тут же встала, слегка кивнула и вышла из комнаты.