Единственная для визиря - Дарья Ратникова

– Эмет, – она начала робко. Он поднял глаза. Она стояла рядом, так близко. Только не спугнуть.

– Да?

– Что теперь будет с Тавлом?

Вот значит как? На несколько секунд показалось, что он сейчас замёрзнет прямо здесь, посреди этого восточного душного сада.

– Его казнят, – он ответил как можно равнодушнее. И увидел как она вздрогнула и подалась вперёд. Зачем же, зачем спасла его? Из жалости? И книги читала тоже из жалости? Ему не нужна её жалость.

– А можно не казнить? Пожалуйста, Эмет! – Она умоляюще смотрела на него. И совсем не боялась теперь. Чувствовала, что он ничего ей не сделает? Он слишком много открыл ей, теряя себя. И будет платить за это до конца своих дней. Благо ему, наверное, недолго осталось.

– Можно. Я отправлю его к Мельомеку вместе с тобой.

И отвернулся. Пусть она уйдёт. Пожалуйста.

– Спасибо, – невесомое касание её руки, лёгкое как крылья бабочки.

Её спасибо принадлежит другому. Пусть Тавлу скажет это. Он выдохнул. Он не имеет права показывать свою слабость. Повернулся. Амлон уже не было.

Только на сердце остался лёгкий осадок, словно пепел. Как будто бабочка бросаясь прямо на огонь опалила свои крылья. Эмет на мгновенья закрыл глаза. Пусть эта пытка скорее закончится. Пожалуйста, Создатель! Он не взывал к нему с того момента, как отрёкся от себя, от своих воспоминаний, забыв всё, что дорого, затолкав воспоминания в самую глубину души. И вот сейчас… Сейчас было совсем невыносимо. Если бы он мог – то уехал бы на неделю куда-нибудь. Но кто мог знать, что дни будут тянуться так безумно и бесконечно долго.

Он вытер клинок о траву, вложил в ножны и бесшумной тенью скользнул обратно, домой. Он не хотел даже возвращаться в свою комнату. И в то же время его словно что-то влекло туда. Тихо ступая босыми ногами, он вернулся обратно в свой дом, жизнь в котором стала для него невыносимым мучением и как раз тогда, когда он почти привык, почти смирился. А перед глазами стояла эта девчонка, странная и чистая как горный родник. Он помотал головой и шагнул вперёд.

В полутьме коридора он не сразу разглядел человека перед дверью. А увидев понял, что сходит с ума. Она пришла сама и стояла сейчас рядом – дотронься рукой и вот она здесь. Такая чистая, сильная и такая слабая. Или может быть его жена пришла просить за Тавла перед ним? Но он отпустит его и так. Хватит крови.

– Зачем ты пришла? – Голос звучал неожиданно глухо и тихо. Так что сам еле слышал себя. Словно коридор поглощал звуки.

– Я… – Она помолчала. Эмет уловил нежные нотки небесника. – Я хотела почитать тебе.

– Почитать? – Он шагнул к ней. Так близко. Думал, что сейчас Амлон отпрыгнет, отшатнётся от него как тогда после свадьбы. Но она стояла рядом так близко и так далеко, словно он ей не противен, словно она не собиралась убегать вместе с Тавлом. Сладкий яд. – Ну почитай.

Он сдался. Он не выдержал. И только впустив увидел, что у неё в руках нет книги. Ему бы прогнать её, но он теряя последние остатки разума не сказал ничего. И так странно разболелась голова. И вереницей вернулись воспоминания. Один за другим. Так что и не сбежать.

Кровь и боль. И крики ирханцев. И зарево от пожаров. Он видел и сейчас, стоило впустить в свою голову воспоминания, видел, как горели дома. Слышал крики сестры. И как отец звал его. Как же его самого звали?

Он пытался вспомнить своё имя. То самое, которое ускользало, как сон, как мираж, то, которое шейм приказал ему забыть. Но он отказался. И на тренировках, вдыхая жаркий, смешанный с кровью воздух и ночью, в темноте, роняя бессильные слёзы, он шептал его, своё имя, чтобы не забыть, не оборвать последнюю нить, что связывала его с прошлым, с тем, кем он был.

Как же его звали? Он упал на кровать и сжал голову руками. Так больно. Так нестерпимо больно. И почувствовал робкое прикосновение. Поднял глаза. На него смотрела Амлон. Молча и тихо. А в глазах плескалась жалость. И что-то ещё, чему он не мог дать названия или боялся. И он не мог прогнать её. Не сегодня, не сейчас. Он вдохнул полной грудью запах небесников, который почему то всегда исходил от неё и снова вереницей увидел картины из своего прошлого, словно из сна.

– Зачем тебе этот щенок? – Прежний визирь шейма, тучный и грозный Аглабек сидел на коленях возле кресла Повелителя, сжимая в руках кубок с ярко красным хмельным напитком.

А он сам забился под кровать, затаив дыхание, надеясь не чихнуть. Слушая, как сердце выстукивает ритм его страха.

– Щенок станет цепным псом. Надо просто правильно направить его ненависть. – И шейм хищно усмехнулся, кинув в рот горсть ягод калиша.

«Щенок перегрызёт тебе горло, когда станет цепным псом, клянусь!» Стоя на коленях, в пыли, он чётко знал, ради чего теперь будет жить.

Он всё ещё жил, но уже не ради этого. Он слишком устал. Ненависть неблагодарная пища. Питаясь ей, взамен отдаёшь слишком многое.

Он не понял сам, как начал говорить вслух, захлёбываясь, выдавая свою слабость и всего себя с головой. Пусть. Пусть она или отвернётся или убьёт. Он не мог больше ждать и жить. А Амлон молча слушала, не перебивая, гладя его по голове. Как в детстве, совсем в детстве.

Он бежит по луговой траве. Пахнет ромашкой и небесниками. Высоко в небе светит солнце. Так ярко и так счастливо. Ему кажется, что так будет всегда.

– Дарин, беги ко мне, – кричит мама.

Дарин. Он вспомнил. Он больше не будет пить настойку. Хватит. Время прятаться закончилось.

Амлон

Это было так странно и нелепо, то что происходило между ними, но она сидела и гладила этого сильного и опасного мужчину по волосам, а он говорил и говорил. Про то, как сожгли его дом, про то, как убили сестру и мать, про то, как он попал в плен к шейму. Идеальное оружие, человек, не помнящий своего прошлого. Она должна была ненавидеть его, но Амлон не могла.

Она молча гладила его волосы и слушала. А ещё знала, нет, даже не так, чувствовала, что после всего этого дороги назад уже не будет. Они оба изменились, стали другими. Их изменила эта ночь. Она слышала и знает о нём всё, то, что никогда и никто в этой стране не слышал. А он… Он тоже видел, чувствовал. Она не знала, как назвать то, что зародилось между ними. Возможно, доверие. Амлон не понимала саму себя.

Когда господин визирь уснул, она проскользнула в свою комнату а там прижалась губами к красной нити на запястье и неожиданно разрыдалась. Это было безумие.

А на следующий день он не пришёл. И даже спросить было не у кого. Эмета просто не было. Она не видела его. Может быть, он боится? Избегает её? Амлон сходила с ума. Скажи ей кто-нибудь, пару месяцев назад, что так будет, она рассмеялась бы этому человеку в лицо. Вот же она – желанная свобода. И даже, возможно, скоро она будет дома. Слова Эмета всё ещё жгли сердце. Он отпустит её домой. Отпустит.